Разоренный отец раскаивается, что был так жесток к единственному сыну. Но уже поздно. Надо было в свое время раскошеливаться.
Но Чураков-старший ничего не предчувствовал и денег не давал.
В гимназии учиться было скучно. Ипполит не верил, что его могут там научить чему-нибудь путному. Отец, который про всех в городе знал разные пакости, рассказывал и об учителях: словесник Мандрыка, всем известно, алкоголик, уже чертей ловит, скоро его свезут за мост, в сумасшедший дом. Латинист Вержбицкий, как получил Станислава третьей степени, целовал губернатору руки. А молодой учитель истории, чудак, каких свет не видел, все деньги отсылает женщине, с которой и не обвенчан вовсе, а сам целой рубашки не имеет.
И только директора, Адама Адамовича Козей, Чураков-отец уважал и любил рассказывать, как они вдвоем ездили за границу и вместе кутили в каком-то кабачке с буршами — немецкими студентами.
Никакая гимназия и даже университет не могли научить Ипполита тому, чему способен был научить его отец, Аркадий Николаевич, знавший жизнь как свои пять пальцев.
Так говорил Чураков-отец… Но денег не давал.
Да, отец ездил за границу, швырялся сотнями, красил бакенбарды, вел роскошную жизнь, а для единственного сына жалел копейки. Денежный мешок. Толстосум.
Еще в шестом классе Ипполит поделился своим мнением об отце с одноклассником Павлом Шергиным. Павел с жаром поддержал:
— Твоего отца презирают все порядочные люди в городе! А этот их «ВОСОПТ» — «Восточно-Сибирское общество промышленности и торговли» — знаешь как расшифровывают? «Воры Сибирские, Обиралы, Подлецы, Торопыги». Торопятся поскорее сделать у нас, как за границей, чтобы без помех наживаться.
В седьмом классе Павел стал совсем взрослым; курил почти открыто, положенный гимназисту «ежик» заглаживал. Чуракова он начал сторониться. У него появились новые друзья, не гимназисты даже. Ипполит пробовал заводить с ним прежние разговоры, но Павел отмалчивался и однажды сказал: «Надо учиться у жизни, а в гимназии — какая жизнь!»
Знакомый студент из Томска, приезжавший на каникулы, дал Ипполиту брошюру «Кто чем живет». Ипполит с таинственным видом вызвал Павла в уборную, обычное место сборищ и бесед гимназистов, и показал ему брошюру. К удивлению Чуракова, Шергин сказал, что уже читал ее, но если Ипполит отдаст книжку «в общее пользование», то это будет благородно с его стороны. Ипполит сообразил, что если книгу просят не просто почитать, а дать «в общее пользование», значит, есть какая-то организация. И он сразу же загорелся, он не желал быть в стороне.
Через Павла он получил несколько полулегальных книжечек. Они показались ему скучными. Цифровые выкладки Ипполит всегда пропускал. Может быть, он узнал бы и больше, но в то лето он влюбился в Сонечку Гердрих, самую интересную барышню в городе. Отец ее, податной инспектор, был вдов, и дочке предоставлялась полная свобода гулять, кокетничать, выписывать шляпки из Иркутска и экстравагантно одеваться.
Сонечка была старше Ипполита. Это мучило его. Ему казалось, что именно в этом и лежит причина Сонечкиной холодности. Но однажды ее подруга, гимназистка Катя, открыла ему тайну: Сонечка влюблена в Минея, который служит в аптеке. «Это необыкновенная личность! — шептала Катя. — Он читает заграничную литературу, сам пишет какие-то статьи и вообще очень умный!»
Ипполит начал ходить с револьвером в кармане и думать о самоубийстве. Потом он решил убить Минея. Он бродил около аптеки Городецкого и сделал удивительное открытие: аптекарский помощник Миней оказался тем самым молодым человеком, которого Ипполит встретил в городском саду. Ипполит вспомнил белокурого мастерового и нечаянно подслушанный разговор.
Это уже походило на настоящее приключение. Ипполит стал заходить в аптеку и вскоре глубоко разочаровался. Миней, правда, носил пенсне на шнурочке и обладал той мужественной красотой, которой всегда завидовал Ипполит, но при всем этом Миней был настоящим аптекарским помощником: развешивал порошки, отпускал микстуры и все это делал тщательно, сосредоточенно. Совершенно ясно, что, будь Миней выдающейся личностью, он не увлекался бы порошками и уж во всяком случае занимался бы ими со скучающим и небрежным видом.
Но все же Ипполит решил поговорить с Минеем и зашел в аптеку еще раз.
— Какая жара! — заявил он, снимая фуражку, и попросил сельтерской воды с сиропом.
Миней тотчас принес запотевший сифон. Подняв стакан, Ипполит произнес с горечью, многозначительно глядя на Минея:
— Вот так мы и живем в нашем богоспасаемом городе! Потеем, пьем воду… и никаких высших интересов!