Новоселов, энергично взмахнув листком, продолжал:
— Но вот новый столбец цифр… Это — количество участников стачек, рабочих волнений на приисках и на железной дороге. Это — количество рабочих и крестьян, привлеченных к следствию и суду «за неповиновение властям» и «подстрекательство к беспорядкам»…
Солнце давно село, в фанерном дацане при мерцающем свете свечи еще проникновеннее и убедительнее звучал голос Степана Ивановича:
— Все сдвинулось с мест в России, и наша задача не в том только, чтобы анализировать новые явления жизни, а в том, чтобы активно вмешиваться в них. Не констатировать пришествие капитализма, а поднимать и организовывать рабочие массы. Надо строить работу, как строят хороший дом: прочно, на будущее. С расчетом на большое революционное будущее народа. И по плану, по общему плану, Миней.
Когда Миней вышел из музея, ночной студеный ветерок гулял по городу. Кайдаловка бежала вдоль улицы, сильно и мерно шумя. Казалось, что она стремится куда-то далеко. И хотелось идти за ней к далекому неизвестному берегу. Сама собой слагалась песня:
В трактире Трясовых было весело. Все «три совы» сбились с ног, прислуживая посетителям. «С получки» пришли не только завсегдатаи, но и те, кто был здесь редким гостем. Несколько женщин с тоскливыми лицами бродили у крыльца, высматривая своих мужей.
Миней увидел Кешу, сидящего с гармоникой в руках в компании молодых рабочих. Лицо у него было невеселое. Заметив товарища, проходившего через «зало», Кеша осторожно положил гармонику на табурет и вышел вслед за ним в боковушку.
Миней нетерпеливо спросил:
— Был?
— Был…
— Приехал Павел? Привез?
— Павел арестован в Иркутске.
Миней молча сидел за столом, обхватив руками голову.
— Его «пустым» взяли — долго не просидит, — проговорил Кеша.
Миней поднял голову:
— Я не только о Павле сокрушаюсь, Кеша. Работаем плохо. Чита сама по себе, Иркутск сам по себе. Ни связи, ни взаимодействия. — Он прислушался: — А что там?
За перегородкой поднялась какая-то кутерьма.
— С получки бушуют…
Шум все увеличивался. Множество голосов угрожающе гудело, кто-то кому-то грозился дать по шее, густой бас урезонивал, но тотчас снова подымались угрожающие крики.
— Не полиция ли? — забеспокоился Кеша. — Сходить узнать…
Но в это время вошел Семен Трясов, сильно помятый — видно, только что из драки. Он попросил:
— Братцы, вы поздоровше будете, помогите иностранного пассажира у «буксогрызов»[8] отбить, а то убьют, слободная вещь, прямо в трактире…
— Какого пассажира? Что за чушь! — удивился Миней.
— Да извольте сами убедиться! — Семен вскочил на скамейку, протер рукавом пыльные стекла в верху перегородки.
Миней встал рядом с ним.
Сначала в толпе людей в куртках из чертовой кожи и холщовых рубахах ничего нельзя было разобрать. Потом, возвышаясь над всеми, мелькнула кудрявая голова Кости Фоменко. Он крепко держал за воротник сиреневого сюртука тощего субъекта со светлыми баками. Субъект извивался, как червяк. При этом он, видимо, пытался сказать что-то, так как рот его то и дело открывался.
— Пойдемте, — сказал Миней.
Втроем они вошли в зал. Увидев Минея, народ потеснился. Господин в сюртуке задвигался энергичнее, но Костя с силой подвинул табурет под коленки своей жертвы, и тот поневоле сел.
Несколько человек сразу принялись рассказывать о происшедшем. Дело рисовалось так: незадолго до захода солнца ремонтный рабочий дед Аноха увидел на путях незнакомого человека, одетого чудно, не по-русски. Человек держал в руках ящичек, в котором что-то щелкало.
Дед Аноха решил, что это адская машина.
Он крикнул товарищей. Тотчас небольшая толпа окружила незнакомца.
— Да это у него фотографический аппарат! — объяснил молодой рабочий Тима Загуляев и обратился к незнакомцу: — Вы, господин, зачем снимаете железнодорожные сооружения?
— А тебе какой дело, русский свинья! — ответил незнакомец и тотчас получил по скуле от Фоменко.
Ребята зашумели. Одни предлагали отвести фотографа к жандарму Епишке, другие кричали, что шпион от Епишки откупится, надо уж тащить куда повыше. Чей-то рассудительный голос предположил, что и «повыше» шпион откупится. И, так как на путях неудобно было разбираться, все направились в трактир.