— Митя, пойдемте с нами. Мы в сад, — предложила она. Ей нравилось, когда вокруг нее было много кавалеров, а Митя — интересный!
— Доброе дело! — Митя пошел рядом с Минеем по узкому деревянному тротуару.
Впереди Сонечка выговаривала Городецкому:
— Но, Эразм, вы еще ничего нам не рассказали про Петербург…
— Эразм? — захохотал Митя. — Роттердамский?
— Читинский! — отозвался Миней. — Да ты уж молчи. Он, кажется, литературу привез.
— Неужели?
По аллейке ходили пары: мужчины в твердых соломенных шляпах, овальных и мелких, как солонки; дамы с оборками на подолах. На погоны Городецкого обращали внимание. Он важничал, подымал плечи с кочанами. Потом снял с рукава красного паучка:
— Посмотрите, Софья Францевна: словно гусар в красном ментике!
Она завела глазки:
— «Гусар»! Прелестное сравнение!
Митя подцепил прутиком муравья с длинной травинкой, басом провозгласил:
— А вот типичный городовой! Ну да, черный мундир и все тащит.
Все засмеялись, Мизя надулся.
К вечеру заиграла музыка. От теней, павших на землю, деревья казались гуще, сад глуше. Сонечка вдруг обмякла, загрустила, повисла на руке Минея. Ах, всю жизнь пройти бы так, опираясь на эту сильную руку, чувствуя рядом биение его сердца! Куда он уходит от нее? Ведь вот оно, счастье! Маленькое, верное, лежит у него на горячей ладони. Захоти только — и оно твое! Нет, не хочет… Что такое он там говорит? Вот новости! Теперь ему надо за границу! Ну и пусть едет, целуется со своими стрижеными! Ей теперь все равно.
Сонечка сказала неожиданно чужим, ломким голосом:
— А знаете, я, наверное, выйду за Собачеева. Так он ничего… Только фамилия… — Она жалко улыбнулась.
Миней, ужаснувшись, внезапно вспомнил где-то слышанный разговор о том, что Сонечкин отец проиграл крупную сумму Собачееву. Такую крупную, что ему никак не расплатиться.
Он заглянул Сонечке в лицо и не узнал его: горько-горько сложились губы, а взгляд… как у побитой собаки!
А она умоляюще смотрела на него, словно просила не осуждать ее, и бормотала:
— Но все равно я останусь вашим другом… Ведь мы же будем дружить, да?
— Конечно, Сонечка, — ответил Миней, лишь бы поскорее прекратить разговор.
Но Сонечка уже утешилась, тряхнула кудряшками, заговорила о том, что интересовало Минея.
В Германию, на Вильдунгенские воды, едет лечить почки Дарья Ивановна Тарутина. Она ищет компаньонку. Но даже лучше, если это будет молодой человек. Дарья Ивановна не любит женского общества.
Миней вспомнил недобрый взгляд Ольгиной матери тогда, на почтовой станции.
— Меня-то Дарья Ивановна не возьмет.
— А вот и возьмет! — заверила Сонечка. — Что мне за это будет?
— Ну, не знаю… духи какие-нибудь, ленты и что захотите, — добродушно улыбаясь, пообещал Миней.
Всей компанией проводили Сонечку. Митя отправился к себе на Дальний вокзал. Миней пошел с Городецким.
— Давай, брат, что привез, без долгих сборов. Чего ты ломаешься, право!
Мизя посмотрел растерянно, самодовольство с него как ветром сдуло.
— Пойдем, — неохотно предложил он и зашагал к дому.
Они прошли через переднюю, пропахшую нафталином. Миней давно уже не бывал в этой когда-то очень хорошо знакомой комнате, где стояли стол, изрезанный перочинным ножом, шаткая этажерка с книжками, глобус, испещренный чернильными пятнами, и узкая кровать с подушками, покрытыми кружевной накидкой.
Сейчас половину комнаты занимала низкая широкая тахта со множеством подушек. Над ней висела репродукция с модной картины Штука «Грех» — женщина, обвитая змеей.
Мизя нагнулся, пошарил под столом и вытащил несколько брошюрок. Миней жадно схватил их. Разочарование отразилось на его лице: Элизе Реклю, Ренан…
— Так ведь это все легальные книги! Их в любом магазине купишь.
Городецкий вспыхнул:
— А ты что думал?
У Минея сдвинулись брови:
— Ты вообще-то встречался с кем-нибудь?
— Я учиться поехал, а не встречаться! — с пылающими щеками ответил Мизя. Он взглянул в лицо Минея и испугался: такое презрение прочел на нем.
— Ты, ты… — В волнении Миней на находил слов. — Эразм ты! — сказал он наконец и вышел не попрощавшись.
Из-за границы вернулся Каневский. Он был неузнаваем — оживлен, доброжелателен, С Минеем встретился дружески, будто забыл резкие слова, сказанные ими друг другу в пылу спора.
Миней ждал новой схватки. В Каневском появилось что-то еще более чуждое. Бесконечно далеким казался он от всего, что сейчас занимало Минея и его друзей.