— Степан Иванович! Вы считаете, что мы замкнулись? Своим домком живем?
— Считаю. Именно своим домком. Не читинским, так сибирским домком.
Миней пытался что-то сказать, но Степан Иванович опередил его:
— Я знаю обстановку в Сибири. Я же у вас там не только статистикой занимался. Знаю, иные «деятели» напевают: Сибирь имеет, мол, свою специфику, свое лицо, вам не проклевать скорлупу обособленности. Вы хоть и молодая организация, а эти «теорийки» отбросили. Да разве дело в возрасте организации? Дело в том, чтобы сибирские социал-демократы осознали: мы часть большого целого! Чтобы они усвоили размах общерусской работы. А есть это сейчас?
— Иногда второстепенные вопросы заслоняют важное, — признался Миней.
Степан Иванович проговорил с силой:
— Самое важное сейчас — это организация партии. Единой общерусской социал-демократической рабочей партии. И нет задачи важнее…
Новоселов дал Минею берлинский адрес:
— Вы там встретитесь с Любаревым — интересный человек. Он вас познакомит с работой…
— А вас я не увижу больше? — вырвалось у Минея.
— Я скоро буду в Берлине — увидимся, — пообещал Степан Иванович.
Глеб Любарев оказался маленьким, худощавым человеком лет тридцати, с задорно выдвинутой вперед острой бородкой и быстрыми, нервными движениями. Коренной москвич, он страстно стремился в Россию.
Любарев показал Минею письма в редакцию «Искры». Миней был потрясен широтой связей, установленных Лениным и его помощниками, с социал-демократическими организациями в России.
«Действительно выходит, что мы у себя в Чите сидим, как в медвежьей берлоге, и сосем собственную лапу», — думал Миней, читая письма из Орехова-Зуева, из Ярославля, с Урала, с Кавказа…
Он не знал ни имен корреспондентов, ни их положения, но по стилю писем узнавал характер их авторов: одни нетерпеливо пытались ускорить ход событий, жаловались на неопытность революционных кадров, просили срочной помощи. Другие действовали упорно, настойчиво, радовались первым своим успехам — выигранной стачке, удачной демонстрации. С гордостью сообщали, что авторитет организации растет, что рабочие ничего не предпринимают без совета с комитетом, приходят с каждой своей нуждой.
Любарев с увлечением, горячо рассказывал о том, как агенты «Искры» объезжают места, налаживают связи с местными организациями, как быстро выросли связи «Искры». И все это — при стесненности средств, при неотступности преследований!
Во всей работе чувствовалась твердая направляющая рука революционного деятеля нового типа. Разнообразная корреспонденция шла на разные адреса в разные города Германии, Швейцарии, Франции. Потом все стекалось в секретариат «Искры».
Но еще более значительной, требующей умения, выдержки и выдумки была работа по отправке литературы в Россию: организация транспортов «Искры», переправа ее в чемоданах с двойным дном, перевозимых через границу. В России чемоданы сдавались на тщательно подготовленные пункты-явки. Здесь литературу сортировали и развозили по организациям.
Одно из писем приковало к себе внимание Минея. Оно, видимо, прибыло зашифрованным, и он читал уже расшифрованный текст с рядом пропусков. Писала женщина. Что-то знакомое почудилось Минею в стиле письма неизвестной корреспондентки.
В письме рассказывалось о политической стачке на крупном заводе, о провокаторской роли в ней «экономистов», выступивших с грошовыми требованиями.
«До каких пор, — писала незнакомка, — будем мы терпеть в наших рядах филистеров, мещан и их попытки свести движение на рельсы либерального пресмыкания перед правительством! Рабочие изгоняют их из своей среды, они выползают вновь из каждой щели. Я высказываюсь за беспощадную борьбу с этими мелкими, но вредными насекомыми, они могут засорить чистый новый дом, который мы воздвигаем…»
Эти слова, их страстность так живо напомнили Минею Ольгу, что он не мог удержаться от вопроса.
— Тарутина?.. Нет, фамилия другая. Впрочем, может быть, это по мужу, — ответил Любарев.
Миней не сомневался, что автором письма была Ольга.
До лечения на Вильдунгенских водах Дарья Ивановна решила путешествовать. Так делали все состоятельные люди. Вместе с Минеем они поехали по реке на маленьком дрянном пароходишке, носившем громкое имя «Фридрих дер Гроссе».