— Ваше превосходительство, — проговорил Билибин, — вот моя записка по затронутому вопросу. Благоволите ознакомиться. Здесь изложено все.
Губернатор долго сидел в той же позе, в которой его оставил Билибин. Записка ротмистра лежала перед ним. За окнами быстро темнело. Вошел лакей, опустил сборчатую штору и зажег бра с тремя свечами в простенке. Опустил вторую штору, и еще три свечи приятным ровным светом зажглись по соседству.
Федоровский следил успокоенно за размеренными движениями слуги, за маленькими язычками огня, медленно загорающимися вдоль стен.
Ему вспомнилось новомодное электрическое освещение, затеянное по настоянию жены в их петербургской квартире. Было что-то несолидное, легкомысленное во внезапно вспыхивающем немигающем свете, в неживом пламени внутри стеклянного пузырька и особенно в непристойном, словно босяк на улице чмокнул языком, щелчке выключателя. Что-то от нового, только что родившегося века, беспокойного, неудобного, бог весть что несущего…
Губернатор читал, и тяжелые брови его опускались все ниже.
«До проведения линии железной дороги здесь, в местности, почти лишенной наблюдательных органов, десятилетиями росла глухая ненависть и желание ниспровергнуть существующий государственный строй. Ненависть эта не могла вылиться в определенную форму, так как местное коренное население, не будучи прочно обеспечено материально, должно было при суровом климате обращать все силы на поддержание своего благосостояния…»
Что же это? Выходит, что только суровость климата и всякие нехватки отвлекали людей от бунта?
Федоровский с грустью подумал: «В наше время считали, что верноподданнические чувства заложены в самом сердце русского человека и лишь возмутителям, всяким студентам-недоучкам и иноверцам изредка удается смутить его душу. Нынешние же, — губернатор думал уже не об одном Билибине, а обо всем поколении этих развинченных, нервных, пугливых и вместе с тем нахальных выскочек, — прямо исходят, видите ли, из «ненависти» и «стремления к ниспровержению» как заранее данных условий!»
Губернатор читал дальше, все больше раздражаясь:
«В начале постройки железной дороги положение резко изменилось: политически неблагонадежный элемент нашел себе работу на дороге, которая сильно нуждалась в мало-мальски образованных людях…»
Дальше все шло в модном научном тоне, с анализом, с общими рассуждениями. И из всего этого получалось: дорогу выстроили — это плохо, потому что на ней закрепился неблагонамеренный элемент; заводы строим — и того хуже: на них объединяются рабочие…
«Нет, в наши дни не анализировали, не обобщали, а просто знали, где и кто поносил царственную особу, кто листок подбрасывал. Брали за шиворот и пресекали. И были это совершенно конкретные личности, иваны да петры, а не «классы», «элементы» и тому подобное».
Он вспомнил одну из своих встреч с Билибиным. Кажется, это было в Дворянском собрании, Тот, оседлав своего конька, доказывал опасность социал-демократии. Федоровский тогда с досадой бросил:
«Достойно удивления, что вы, отводя столь важную роль кучке студентов, читающих рабочим малопонятную книгу Маркса, игнорируете истинных врагов престола, посягающих на жизнь августейших особ!»
Подвыпивший ротмистр ответил странно и неприлично:
«Э, ваше превосходительство одну августейшую особу уберут, другая найдется! А эти на самодержавную систему, на строй замахиваются. Это вам не особа! Это почва, на которой мы с вами стоим! Выдернут они ее у нас из-под ног, и все мы полетим в пропасть, в тартарары!»
Губернатор посмотрел на плоское белое лицо, пересеченное черточкой усов, и ему захотелось откреститься, как от наваждения… «Так чего же он хочет, в конце концов?.. Ага!.. Вот… Поставить во главе рабочего движения опытных агентов-охранников»… Дьявольский план! Смешать «чистых» с «нечистыми», зло лечить злом же! Бред, мистика… Во всей этой писанине виден до конца сам ротмистр Билибин. Паникер и честолюбец».
Федоровский с отвращением отбросил записку. Обнаружилась лежавшая под ней прокламация «Долой самодержавие!» В ней по крайней мере была предельная ясность, твердость убеждений, пусть даже преступных!
Федоровский вызвал чиновника, продиктовал приказ:
— «Выдать сотне казаков по пяти боевых патронов. Также — драгунскому полуэскадрону. Вооружить две роты пехотинцев».
И еще приказ:
— «Выставить охрану из числа солдат Сибирского резервного батальона у городского отделения банка, у почтово-телеграфного агентства». — Губернатор подумал: — Также — у правления Сибирского общества промышленности и торговли… И откройте форточки! — Федоровскому показалось, что в кабинете вдруг стало трудно дышать…