Наступали новые, страшные времена.
В этом же году «Искра» поместила корреспонденцию из Забайкалья:
«Волна рабочего движения перекинулась вместе с железной дорогой через Урал и разлилась по необъятной России. Первый вал этой волны, еще слабый, уже начинает пугать наших правителей. Слишком уж необычная это вещь: вдали от культурных центров, в глуши Сибири, в горах Забайкалья слышится революционная песня, печатаются и распространяются прокламации, шевелится рабочий. Привыкший к спокойной, ничем не возмутимой жизни, обыватель, начальство, кучка жандармов, присланных к нам «для порядка», — все это в страхе великом».
Корреспонденция была подписана «Социалист». Такой псевдоним избрал себе Миней.
После приезда из-за границы он поселился на окраинной улице, в покосившемся домишке с зелеными ставнями. Как-то вечером сюда пришла девушка с русыми косами в синем платье с высоким воротником, отороченным белым рюшем.
— Вы меня не узнали? — Она покраснела до корней волос. — Я Пашкова, учительница. Помните, на вечеринке…
Миней извинился:
— Как же, как же… Вы еще спрашивали насчет крестьянства…
Девушка перебила:
— Я многого не понимаю. Но вы тогда говорили так убежденно. Мне хотелось спросить у вас… — Она смело посмотрела в глаза Минею. — Ведь я учу детей, а сама ничего не знаю. Как жить, чтобы быть полезной народу? Чтобы не было стыдно?.. — Она опустила голову и заплакала.
Миней растерялся, стал наливать воду. Вот, дьявол, служишь в аптеке, а под рукой даже валерьянки нет!
— Прежде всего надо быть сильнее. Воля и характер — это самое необходимое для человека, ищущего пути…
Ему вдруг стало стыдно отделываться общими словами. Он вспомнил, что слышал об учительнице Пашковой от Павла Шергина, как о девушке искренней, умной.
— Знаете, — предложил он, — я лучше дам вам книжки. Вы многое для себя найдете в них. Они объяснят вам лучше, чем я. Вас как зовут?
— Любовь Андреевна.
— Ну вот, Любовь Андреевна, я разыщу нужные вам книги… А все-таки почему вы пришли ко мне? Неужели только потому, что как-то на вечеринке услышали от меня несколько общеизвестных истин?
— Нет, не только поэтому…
Она замялась, но он настаивал:
— Раз уж пришли, будем откровенны друг с другом.
Пашкова порывисто открыла ридикюль и вынула смятый листок.
— Я нашла это у себя за ставней окошка. Прочла и поняла, что так жить, сложа руки, нечестно…
Миней, едва сдерживая улыбку, читал знакомую ему прокламацию.
— Где вы живете? — спросил он.
Она назвала переулок возле монастыря. Перед глазами Минея тотчас встал розовый сонный домишко.
— Вы показывали листовку кому-нибудь?
— Нет, я думала переписать ее и распространить, — наивно ответила девушка.
— Я не советую вам этого делать…
Назавтра Миней сказал Феде Смагину:
— Подбери-ка мне книжки для нового человека… ну, совсем нового в политике.
— «Азбука рабочего человека»? «Что такое прибавочная стоимость»? — осведомился Федя.
— Н-нет… Вот что: дай Чернышевского «Что делать?».
В руках Минея снова оказалась книга, по которой учились жить столько людей.
Глава VI
АРЕСТЫ
Но вручить Пашковой книжку Минею не удалось.
Воскресным утром, на малолюдной улице, прямо против его ворот, появился точильщик. Толстомордый детина, с преувеличенным усердием нажимая ногой на педаль, крутил свое колесо.
Миней сделал несколько шагов, и тотчас от забора отделился субъект в новенькой паре. Миней постоял, покурил, купил кое-что в лавке на углу и вернулся к себе.
Задернув занавески на окнах, он тщательно осмотрел всю комнату. Никакой нелегальщины, кроме книжки Чернышевского. Он вынул ее из стола и засунул под рубашку, за широкий кожаный пояс.
«Если будет обыск здесь, то, конечно, пойдут и к родным, — размышлял Миней. — Найти ничего не найдут, но сестра разозлится, надерзит жандармам — это уж обязательно».
У Тани хранились две прокламации, изданные за границей. Несколько раз они уже переписывались и перепечатывались на гектографе. Оригиналы же — два длинных, тонких листочка, сложенные вчетверо, — были заложены за стекло небольшого настольного зеркала в Таниной комнате. Деревянная дощечка прикреплялась к зеркалу четырьмя винтиками, на кончиках которых торчали четыре зеркальных шарика. Если кому-нибудь пришло бы в голову отвинтить шарики, то и тогда нельзя было бы обнаружить прокламации: Иван Иванович искусно заклеил их тонкой фанеркой.