Таким образом, мы видим снова и снова, что люди постепенно начали понимать фантастический и обманчивый характер магии. Впрочем, когда Августин демонстрирует силы воздуха — то есть обман людей с помощью магии, — то весь обман состоит в том, что колдуны лишь воображают себе, что творят чудеса, а их, на самом деле, совершают демоны, и люди, которых заставили подчиниться Сатане, и они подвергаются вечному проклятию из-за того, что занялись магии.
Августин дважды отвечает на вопросы, каким образом Аэндорская ведьма вызывала дух Самуила. В первый раз он дал ответ в своем трактате De octo Dulcitii quaestionibus, а потом повторил его в работе Dediversis quastionibus adsimplicianum. В некоторых аспектах объяснение Августина отличается от тех, что мы уже приводили. Что из того, спрашивает он, если нечистый дух, которым была одержима пифия, сумел поднять из мертвых душу Самуила? Это не более странно, чем то, что Сатане было позволено знать об искуплении Иова, и поднять Иисуса на вершину Храма? Почему душа Самуила не могла явиться перед Саулом не под действием магической силы, а добровольно, под влиянием скрытого божественного промысла? Впрочем, Августин полагал, что вполне возможно, что душа Самуила, на самом деле, не появилась, а была имперсонифицирована каким-то призраком и воображаемой иллюзией, порожденной дьявольскими махинациями. Он не видел никакого обмана в том, что Писание называет этот призрак Самуилом, поскольку мы привыкли называть портреты, статуи и образы, являющиеся нам в снах, именами тех самых людей, которых они представляют. Не тревожит его и то, что дух Самуила или дух, принявший его облик, предсказал Саулу события, которые потом сбылось, поскольку демоны обладают ограниченной властью подобного рода. Так, они признали Христа, когда евреи его не знали, а женщина, одержимая духом прорицания, в «Деяниях» подтвердила божественный характер миссии Павла. Впрочем, Августин оставляет открытым вопрос, можно ли вызвать душу умершего человека с помощью магических заклинаний — чтобы она не только стала видна людям, но и они смогли узнать, какому человеку она принадлежала. В своем ответе Дульцитию он привлекает его внимание к отрывку из «Экклезиаста», где прославляется Самуил, пророчащий его после своей смерти. И, если этот отрывок следует отвергнуть, поскольку эта книга не соответствует канонам иврита, что можно тогда сказать о Моисее, который являлся живым еще долгое время после своей смерти?
Августин имел некоторое представление о древнем естествознании, и в одном отрывке приводит несколько примеров чудес природы, которые были описаны Плинием и Солином, чтобы показать язычникам их непоследовательность: в эти чудеса они верят, а в аналогичные явления, описанные в Библии, нет. Так, Августин сообщает о странных свойствах магнита; утверждает, что алмаз нельзя расколоть ни сталью, ни огнем, а только с помощью козлиной крови; рассказывает о кобылах из Каппадокии, которые зачинают жеребят от ветра, и пишет, что саламандры могут жить в огне — что является залогом того, что тела грешников не уничтожит даже адский огонь. Августин признает также «свойства камней и других предметов, а также умения людей, которые используют их чудесным образом». Впрочем, он не верит в то, что змеи, которых заклинает Марси, способны понимать их слова. В их магии присутствует какая-то дьявольская сила, которая проявилась, когда Сатана разговаривал с Евой устами змея.
Тем не менее, в одном случае Августин обнаружил связь магии с наукой. В своих «Признаниях», после разговора о чувственных удовольствиях, он критикует «тщеславное и странное желание исследовать» [явления природы] с помощью чувств, которое «оправдывают тем, что называют его знанием и наукой. Это желание приводит не только к познанию природы, которое превыше нашего понимания, и которое не приносит никому никакой пользы, поскольку люди хотят изучать природу просто ради познания», но также позволяет «с помощью магических искусств познать тайны ложных наук».
Об этой опасной границе между магией и наукой Августин подробнее говорит в своем трактате «Христианская идея». Назвав главными примерами человеческого суеверия язычество, другие ложные религии и магические искусства, он перечислил книги ясновидящих и гадателей того же сорта, «хотя, по-видимому, их тщеславие более объяснимо». В своих «Признаниях», однако, он рассказывает о ясновидящем, который предложил ему не только узнать, что его ждет в будущем, но и помочь добиться победы в поэтическом состязании, в котором Августин должен был принять участие. Этот пример великолепно иллюстрирует тот факт, что предсказание будущего и попытка повлиять на ход развития событий обычно идут рука об руку, и что отдельные части прорицания нельзя ни теоретически, ни практически, отделить от магических искусств. В «Христианской идее» Августин включает в один и тот же разряд все заклинания, вызывания духов и буквы, которые он считает доказательством того, что колдуны вступают в заговор со злыми духами. Использование этих примеров в лечении болезней осуждается врачами. Он также с подозрением относится к перевязкам и подвескам; по его мнению, одно дело сказать: «Если ты будешь пить сок этой травы, у тебя перестанет болеть живот», и совсем другое: «У тебя перестанет болеть живот, если ты повесишь на шею эту траву». Ибо, в первом случае, лечебное применение травы следует одобрить, а в другом — отвергнуть, как суеверное. Тем не менее, Августин признает, что такие перевязки и подвески называются «мягким именем природных лекарств (физика)», и, если их применяют без заклинаний или букв, то они могут излечить тело естественным путем, простым наложением на него; в этом случае их применение законно. Но они могут включать в себя и сигналы демонам; в этом случае, чем они эффективнее, тем сильнее должен их избегать христианин.