Фирмик искренне считал, что его работы вносят огромный вклад в развитие латинского мира[53].
Нельзя сказать, чтобы раньше никто не писал латинских книг на эту тему. Фронто «очень точно фиксировал предсказания, но так, как будто он обращался к людям, освоившим это искусство в совершенстве, не рассказав сперва о составных частях и практическом применении астрологии». Фирмик же включает в свою книгу столь необходимое введение в искусство астрологии, чего не делал ни один латинский автор, и исправляет неверное описание antiscia, которое дал Фронто, следуя описанию Гиппарха. Фирмик также предложил использовать более корректный метод Навигия (Нигидия?) и Птолемея. Фирмик не приводит библиографического списка работ, которые он использовал, но, время от времени, там, где это необходимо, цитирует эти работы, признаваясь в том, что опирался не только на идеи греков, но и божественных людей Египта и Вавилона, причем главными для него были, по-видимому, труды Нехепса, Петозириса и Ханубия. Несколько раз он цитирует Аврама или Авраама. Фирмик также приводит идеи «Сферы Барбарики», о которых римляне и многие греки ничего не знали. О ней ничего не писали даже Петозирис и Нехепсо. Труды самого Фирмика не упоминает ни один древний автор, но его хорошо знали в 11 и 12 веках, как мы еще увидим. В «Матезисе» он цитирует два астрологических трактата, которые были им написаны ранее, и говорит о своем намерении создать еще одну работу в 12 книгах на тему о «Мириогенезисе». Астролог Гефестион из Фив, который жил в конце 4-го века, по-видимому, тоже был христианином, писавшем об этом искусстве.
Труды Либания, жившего с 314 по 391 год нашей эры, софиста и риторика, проливают свет на взаимоотношения науки и магии в 4-м веке. Из них становится ясно, что колдовством и прорицанием в это время занимались очень многие люди. Его книги, в значительной степени, повторяют труды Апулея, Аполлония, Галена, христианина Иоанна Златоуста и самого Фирмика. Либаний рассказывает нам, как Бимархий, его соперник, живший в Афинах, который отравил бы его, если бы мог, распространял слухи, будто бы он (Бимархий) стал жертвой чар, наведенных Либанием. И что тот консультировался с астрологом, который умел управлять звездами, как, при помощи колдовства, облагодетельствовать одного человека и погубить другого. Это, кстати, еще один пример того, с какой легкостью астрология переходила от простого прорицания будущего к оперативной магии, а также служило подтверждением того, что все магические искусства тесно связаны между собой. Против Либания поднялась толпа, и претор, который попытался его защитить, был лишен этой должности, и на рассвете был назначен другой, который считал, что Либания необходимо казнить. Были уже приготовлены орудия пыток, и Либанию посоветовали бежать из Афин, если он хочет сохранить свою жизнь; он воспользовался этим советом и покинул город.
Среди декламаций Либания есть одна, направленная против колдуна, которая, по-видимому, была произнесена при следующих обстоятельствах. На город обрушилась чума, и афиняне, в конце концов, отправили к Дельфийскому оракулу посольство, желая узнать, как избавиться этой беды. Аполлон ответил, что они должны принести в жертву сына одного из жителей, на которого упадет жребий. Жребий пал на сына одного из колдунов. Его отец пообещал изгнать чуму с помощью магического искусства, если горожане согласятся оставить сына в живых. Однако, против этого выступил Либаний, который потребовал, чтобы люди выполнили требование Дельфийского бога и не злили его, оскорбив его оракула, надежность которого была проверена временем, богатым опытом и общим мнением. Он заявил, что магия — это дурное искусство, и колдуны никого не сделают счастливыми, зато многим принесут зло, разрушив их дома и причинив горе людям, которые их никогда не обижали, и даже потревожив души умерших. Он также обвинил колдуна в том, что он не предложил спасти город раньше, и выразил сомнение в его магической силе, спросив, почему он не смог помешать тому, чтобы жребий пал на его сына и почему он не спасет его, сделав невидимым, или не продемонстрировав какой-нибудь другой знак своей магической власти. Тогда колдун попросил для сына отсрочки, заявив, что должен дождаться Луны, прежде чем начнет изгонять чуму. Но Либаний заметил, что, пока он будет ее дожидаться, умрет еще несколько горожан, в то время как выполнение воли оракула Аполлона сразу же остановит болезнь. Тем не менее, некоторые горожане, по-видимому, больше доверяли колдуну, чем богу. Эта история подтверждает утверждение о том, что магические искусства таяли вместе с языческой религией, а суеверные обычаи убывали. Либаний, в заключение своей настоящей или воображаемой речи, с бессердечной насмешкой говорит, что колдуну легче, чем кому-нибудь другому, потерять сына, поскольку он, конечно же, сможет воскресить его из мертвых.
53
В последней главе он пишет: «Возьми же, мой дорогой Мавортий, то, что я обещал тебе с величайшим душевным трепетом — эти семь книг, составленные в соответствии с порядком и числом семи планет. Ибо первая книга посвящена защите искусства астрологии, а в других книгах мы передали римлянам дисциплину новой работы». В предисловии к пятой книге он пишет: «Мы написали эти книги для ваших римлян, надеясь, что, когда будут переведены все другие книги об искусстве и науке, то это произведение станет непревзойденным образцом римского гения».