Он всегда меня радует — этот первый, необыкновенно белый, точно подсиненный снежок, так слепящий глаза. У него и запах необыкновенный. Иногда мне кажется, первый снег пахнет тестом — да, да, тестом, дружно взошедшим в квашне на хмельной опаре. А в другой раз — прихваченными морозцем анисовыми яблоками.
В сквере, куда я пошел погулять, тоже все старательно было запорошено первым снежком: я аллеи, и пеньки, и скамейки. Глаза даже заслезились с непривычки от этого белого, без единого пятнышка, нерукотворного покрова.
На развилке трех аллей стояла березка. Еще вчера она была увешана горящими жаром монетами. А этой ночью все свое золото разбросала по снегу красавица.
Уж не хотела ли молодая березка такой дорогой ценой отсрочить приближение суровой в долгой зимы?
Напоминание о зиме
Первый — октябрьский — снежок давным-давно растаял. И хотя ночами подмораживало, но дни стояли на редкость сухие, звонкие.
Вот-вот должен был пришагать ноябрь, а тихим солнечным денькам, думалось, не будет конца.
Я часто в эти дни бродил по нашему светлому, просматриваемому из края в край леску, кроткому, немного задумчивому. От земли тянуло горчащим запахом тлеющих листьев и на диво вкусным, щекочущим ноздри грибным духом. Канавы и овражки пахли по-своему: банной прелью. От застоявшихся лужиц с ртутно-свинцовой водой обдавало знобящей пещерной стужей.
Люблю, несказанно люблю я наши русские леса в пору поздней осени! Бредешь не спеша, бывало, по Ставропольскому бору, просторному, подпирающему вершинами высоченное небо, и сердце стесненно и трепетно замирает в груди, точно ты идешь на свидание с милой.
Где-то в стороне дробно постукивает невидимый работяга дятел, как бы посылая в тьму неведомых веков таинственные позывные. А вот впереди опустилась на елочку-малютку с розовыми свечками взбалмошная сорока и ну давай стрекотать неуемно! И будто по сигналу лесной сплетницы, над леском взметнулось черной тучей воронье и закружилось, закружилось, пронзительно каркая.
Не знаю почему, но только иной раз, шагая безлюдной лесной тропой, я мыслями уношусь к былинному прошлому наших пращуров-богатырей.
Однажды как-то остановился я у небольшого изумрудно-зеленого бугорка с приземистым дубом. Уж больно соблазнительна была молодая игольчатая травка. Молодая травка в октябре.
«Почему бы тебе не посидеть на этом роскошном ковре?» — спросил я себя.
Подошел ближе к старому дубу, а в лицо как пахнет погребной сыростью. Еще шагнул и вот что увидел: за деревом, с северной стороны, темнел глубокий овражек. А на самом дне овражка притаился ком сырого, дышащего на ладан, снега.
Вот тебе и на! В эмалевой блеклой вышине светило тихое солнце, пригревающее спину, рядом в кустарнике резво цвинькала какая-то пичуга, а я стоял над овражком, смотрел на жалкий ноздреватый комок снега и думал о близких уже теперь метельных снегопадах и трескучих морозах.
Синица
Октябрь. Минула всего лишь неделя нового месяца, а деревья в парке оголились чуть ли не все. Изо дня в день дуют северные прохватывающие ветры да секут косые, недобрые дожди.
Неуютно в парке, а нынче — особенно. И хотя вокруг тихо, не шелохнет багряный, в лиловых прожилках листик на клене и с неба не моросит, а вот не радуется сердце, да и только.
Над притихшим — немотно-глухим — парком плывут тяжелые, аспидно-вороненые облака. Вот-вот, кажется, посыплется на неуютную землю сухой колючий снег. А облака все плывут и плывут, одно мрачнее другого.
Начинают зябнуть ноги, и я уж подумываю: не пора ли отправляться домой?
Вдруг на тропинку, припорошенную палым жухлым листом, опустилась синица. Веселая, резвая… вся какая-то чистая, опрятная, будто она только что в бане помылась. Повела синица хвостиком и бойко поскакала к лужице, тускло серебрившейся неподалеку от клена, словно собиралась полюбоваться на себя в зеркальце. Но на полдороге передумала: «Я и так знаю, что хороша!» Радостно цвинькнув, вспорхнула на ветку дерева. И снова звонко цвинькнула.
— Чему ты радуешься, птаха? — спросил я синицу.
Спрыгнула веселая птаха на самую нижнюю ветку, повертела жуковой головкой с белыми щечками, глядя на меня то одной черной бусинкой, то другой.
И я сразу все понял. Наступающей зиме радуется храбрая синица. Это к встрече зимушки-зимы так она расфуфырилась.