А потом я объяснялся ей в любви – в заблёванном дворе ресторана под свист ноябрьского ветра… Я чуть ли не бился головой о какую-то колоду для рубки мяса и клялся-обещал вернуться в этот забайкальский городишко (только вот на родину краем глаза гляну, одним только краешком!)… И ещё помню, как в самый наипоследнейший-распоследний раз поцеловал Машу прыгающими от горя, от пьяных рыданий губами…
С тех пор я её не видел. И – слава Богу! Сейчас ей уже под пятьдесят, я не знаю, какая она теперь. И – знать не хочу! Для меня она осталась прежней: распущенные по плечам слегка волнистые светлые волосы, большие тёмные глаза, аристократическое тонкое лицо с чуть резковато очерченными скулами, стройная, даже, можно сказать, сухощавая фигура под светло-палевым открытым платьем, необыкновенно длинные ноги в прозрачном капроне – вся какая-то необыкновенная, из другого мира… Вот такой я её помню, такой я её люблю. И я – счастлив!
Потому что жизнь – это воспоминания…
ФЕВРАЛЬ
Рассказ
Разбудил его телефонный звонок.
Для субботнего утра – в несусветную рань: было начало восьмого. А он только-только, всего пару часов тому, и задремал, рассчитывая не возвращаться в этот мир хотя бы часов до десяти. Надо бы раздражиться и чертыхнуться, но тут же волну поднимающейся злобы заглушил, накрыл собой вал жгучей всепоглощающей тоски. Он, не открывая глаз, провёл рукой рядом с собой – пусто…
Лучше б не просыпаться!
Телефон не умолкал. Он на ощупь дотянулся до трубки, лежащей рядом с изголовьем на стуле, нажал кнопку приёма. Штырь антенны упёрся в подушку, мешал прижать телефон к уху. Но слышно было хорошо:
– Алексей Алексеевич? Это соседка сверху, Полина Иннокентьевна! Ну опять же трубы в ванной дребезжат! Вы что, не слышите? Я звоню, звоню в жилконтору, но они меня и слушать не хотят! Конечно, кто будет пенсионерку слушать! Алексей Алексеевич, вы обязаны позвонить! Вы должны надавить на них – с вашим-то авторитетом! У меня голова болит от этого дребезжания!..
Стараясь говорить тихо, пообещал:
– Хорошо, Полина Иннокентьевна, я позвоню, не волнуйтесь…
Отключил трубку, вяло подумал: «Да-а-а, мне бы ваши заботы…»
И вдруг, как это бывало с ним не раз в последнее время, он спохватился, как бы очнулся, вынырнул на поверхность из омута депрессухи и апатии.
Да что ж это я, как старик, ей-Богу?!
Он распахнул решительно глаза, энергично, совсем как в детстве, растёр их кулаками, потянулся до хруста в суставах, на миг прильнул лицом к соседней подушке, вдыхая родной волнующий запах, откинул одеяло и прямо так, голышом, проскользнул на кухню. В прихожей, увидев своё отражение в зеркале, ухмыльнулся – иронически, но и не без самодовольства: конечно, голый пятидесяти-почти-что-трёхлетний мужик со своим «сбоку бантиком» на фоне холодильника сам по себе фигура комическая, но в принципе ему стесняться пока ещё нечего – выглядит вполне рентабельно…
Ещё бы! Ведь не только же за мозги полюбила его Алинка – идиота старого, обогнавшего её по жизни без малого на тридцать лет…
Стараясь ненароком не звякнуть, поставил чайник на конфорку, включил газ, приготовил чайные бокалы: в Алинкин положил пакетик с её любимым зелёным, в свой – пару ложечек кофе и сахар. Пока чайник закипал – стоял, думал.
Ссора накануне вечером возникла, как это и бывает, из-за ничего, из-за полного пустяка. Ну никак ему не удаётся обуздать ревность, перестать выплёскивать свою дурацкую подозрительность. Увидел на её страничке на «Стихире» среди откликов глупое послание всё от того же Замзуева из Москвы («Привет, Алинка! Спасибо за поздравление с Днём Святого Валентина и за виртуальный поцелуй! И тебя целую! О последних твоих стихах сброшу впечатления на мыло – жди…»), а ему страшно не нравилось, что она общается-целуется с мужиками хотя бы и в Инете.
Ведь обещала же, клялась: больше не будет!..
Кончилось тем, что его же виноватым сделала, соскочила с постели, ушла в другую комнату, затихла там. Дверь, правда, оставила открытой настежь (он вставал ночью специально, посмотрел), но на его призывы вернуться, помириться даже не пожелала нужным отвечать-реагировать…
Глупо всё это, конечно! С его стороны. Нашел тоже, к кому ревновать: к охламону стихоплётствующему из Интернета…
Уж наревноваться должен был досыта. Из трёх лет их общей с Алиной жизни только первые полгода были в этом плане почти совсем безоблачны. Он был ещё женат прежним браком, виделись они урывками и тайком, но он знал буквально каждую минуту её жизни, каждый шаг – она сама и по телефону, и в мэйлах, а при встречах тем более подробно, охотно и с радостной готовностью докладывала ему, объясняла: где была, с кем, что делала, о чём говорила…