— Только приветствуем, — расцвел бригадир.
— А за неделю не хошь? — подговорился Витька Лисьих, тоже молодой, но хорошо знающий эти тяжелосвинцовые солонцы.
— Не время балаболить. Пока стоит погода, надо успевать.
— Давно можно было управиться, — проворчал Витька. — Да у нас все шиворот-навыворот.
— Это почему? — осел бригадир.
— Потому, — не унимался Витька. — Самые худые поля в последнюю очередь обрабатываем. Все кого-то ждем. Вот и дождались Ивана Постного. Ни с какого края теперь не заедешь. Поле водой да грязью взялось.
— Жаль, что не посоветовался с тобой.
— Что зазорного? Надо было.
— Враз все не охватишь. И это, и другое надо. Все неотложное. Вам ли рассказывать. Побудьте денек в моей шкуре, не то запоете.
— Каждый в своей пригож.
— Тогда не рядись, начинай.
Поле раскроили на две штанины-загонки. В одной пахал Пашка, в другой — Витька. Пахали вкруговую. У Одиной, где были когда-то огороды, тракторы шли легко, свободно; ближе к озеру — едва на первой скорости, с пробуксовкой, плуги, как черта за волосы, тянули. Моторы чихали, глохли.
К вечеру на полевой стан подъехала на велосипеде Евдокия, Витькина жена. Раньше они работали вместе на одном тракторе, а сейчас она сменяла Пашку.
— Вовремя успела, — рассмеялся Пашка.
— А чего было бы? — насторожилась женщина.
— Проворонила бы Витьку.
— Куда он денется?
— Чуть одна краля не увела, — парень присвистнул. — Пьфью… Во какая! Шик, карданный вал, не чета тебе.
— Ну, заборонил.
— Э-э, да знаем мы вас. У самой, поди, кошки нутро скребут, — продолжал парень играть на слабинке женщины: ревнивая была она, к каждому пеньку ревновала Витьку.
— Да ну тебя к лешему, нашел разговор. — Она подошла к мужу. — Баню я подтопила, Витя. Жару хоть отбавляй, воды дополна, веник замочен в кадке. Да не прималындывай, ноги хорошенько пропарь. — Наказывала она мужу, как младенцу. И не могла иначе: молод он, едва восемнадцать стукнуло, а ей уже за двадцать пять перевалило. Успела замужем побывать и разойтись. Не повезло. И нисколько не жалко. Было бы кого жалеть? Тьфу! Пьяницу луковую. То ли дело Виктор! Вот куда он запал — прямо в сердоболюшко. Никто его сейчас не вырвет из души. Боли его — это ее боли. Соскочит ли прыщик, попростынет ли, она баньку истопит, молочка вскипятит, водочки купит и воркует, как над парком: «Береги себя, Витя, береги». А он еще и фыркает:
— То ли не разберусь, что к чему!
— Чо доброго, опять не пойдешь в баню, с тебя ведь сбудется. Гли-ко, растравил ноги под одну корку. Ни одна уж мазь не помогает. Свежим березовым веничком не брезгуй. Он всю стужу и хворобу выгонит.
— Тошно уж от твоей опеки, — отмахивается Витька с досадой.
— Суп в печке, на загнете, — не унимается Евдокия. — Молоко под лавкой, хлеб на грядке, в сельнице.
— Хватит уж, пристала… Разыщу, поди.
— Тольша-то где? Чо он не сменяет тебя?
— Я почем знаю.
— Он же впереди меня ехал.
— Ему ведь не на свидание, куда-нибудь свернул.
Из-за Одиновского ручья появился на велосипеде Толька. Раскрасневшийся, под хмельком, он подкатил к Виктору.
— Отработай за меня.
— Что за праздник?
— Гостей навалило. Выручай. Ты ж меня знаешь — за мной не застоится.
— Надо — значит надо.
Толька и Пашка уехали. Дуська обрадовалась, что будет работать на пару с мужем. Она залезла на трактор и весело крикнула:
— Догоняй, Витя!
Задымила свежим отвалом земля. Пашня раздвигалась, росла, сжимая жнивье. Намеренье одно — засветло вспахать до Грачинника, а то, что останется за ним — небольшой вискирек, — додолбят ночью. К утру за озером будет управно.
Дуся с Виктором выжимали все возможное из машин. Трактора ныряли в сухие углубления, поднимались на выветренные гребни, обходили водянисто-вязкие низины и, ложась в борозду, то шли к Одиной, то опускались к берегу. И было бы все так, как задумано. Но разворот — правильно кто-то приметил, чертова пасть, — подвел Виктора. Как ни берегся, ни ловчил, а вывернуть трактор на взгорок не мог и левое колесо угрузло. Вдосталь намучившись, Витька сказал Дусе:
— Давай отдохнем.
— Только рассолодеть, Витя. Перекусим на ходу.
— Нет уж, после такой мороки надо капитально поесть.
Виктор сел на прицепную серьгу. Трактор хлопками выбрасывал кольца дыма. Они, рассеиваясь, тянулись навстречу поднимавшейся яркой луне.
— К ведру луна светит, — заметила Евдокия.
— К заморозкам, — поправил Виктор. — А потом снег бухнет — всей пахоте баста.