ВЕТКА СИРЕНИ
Автобус подошел к правлению колхоза. Развернувшись, резко затормозил, поднимая снежную пыль. Встал у бровки дороги, против столба, на котором поблескивала табличка с голубыми буквами: «Остановка автобуса».
Анатолия проводить пришло почти полдеревни: родные и знакомые, друзья и товарищи, дальние родственники и соседи. Только не было среди них самого дорогого и близкого человека — матери. И не будет. Не будет ее теперь никогда. Сколько ни всматривайся, ни отыскивай милое лицо с открытыми серыми глазами, с глубоко прорезанными морщинами, не увидишь, не найдешь. Нет. Не придет она, как бывало, сюда. Никогда не скажет ласкового, заботливого слова: «Береги себя, сынок. Будь на чужой стороне самим собой».
С печалью Анатолий оглядел прямую улицу, выходящую в широкую степь, где над высокими сугробами темнела верхушка старой посохшей березы, под которой уже третий день покоилось тело матери. Слезы выступили у него на глазах.
— Не надо! Толя, не надо, — заговорил дед Евлентий, нервно теребя узловатыми пожелтевшими пальцами лопатистую, пропахшую самосадом бороду. — Ты не один. Мать тебе нам не заменить, но двери для тебя открыты. Приезжай. Встретим, как сына. Милости просим.
Сквозь слезы говорила тетя Пелагея:
— Мать-то, мать-то как тебя ждала. Все ночи напролет не спала, глядя из окна в окно: не идет ли, не едет ли ее милый сын. Да не дождалась. Царство ей небесное… Видно, такая судьба. Да что это я, — вдруг спохватилась старушка, — тебе и без моих слов горько. Не забывай нас, навещай. А может, насовсем в родное село приедешь, а? Приезжай, приезжай, сынок. Свою сужену-ряжену привози. И ей место найдем. А рады-то уж как мы будем!..
И отступила назад, давая дорогу председателю колхоза Александру Афанасьевичу. Тот, поправив каракулевую шапку, из-под которой выбились не по годам седые кудрявые волосы, крепко пожал руку Анатолию:
— До скорой встречи.
— Не знаю, чем вас и отблагодарить, — сказал Анатолий.
— Нас-то? Не след благодарить, — напутствовала Пелагея.
Автобус медленно тронулся от остановки, и Анатолий услышал протяжное: «Подождите!»
Он резко повернулся, увидел сквозь оттаявший пятачок голубого окна друга детства — Алексея.
— Чуть не опоздал, — запыхавшись, заговорил тот. — Возьми, Толя. Это от нас с Ольгой. Может, о чем-то и напомнит. До свидания.
Друзья крепко расцеловались на прощанье.
За окном автобуса поплыли дома с нарезными наличниками и фигурными воротами, постройки, гребенчатые косые прясла. Промелькнул и последний переулок, за которым сразу же началась тополиная роща со снежными шапками грачиных гнезд. «Птичий город» — любовно называют это место жители Буранова. А вот и огромный, с потрескавшейся корой старый тополь, под кроной которого целая аллея молодой поросли. И показалось Анатолию, что тополь, как родитель чуткий и заботливый, готов по-отцовски обнять и прижать к своему могучему телу, готов защищать от злых трескучих морозов молодые деревца. И всех он не хотел отпустить от себя, крепко сплетая их друг с другом корнями. Так же, как и мать, как односельчане, он боролся за каждый молодой стволик, выросший и окрепший рядом с ним, под его опекой. Не хотел отпустить ни на шаг, ни на минуту.
Автобус свернул на широкую, укатанную дорогу, ровной лентой убегающую за березовые колки.
Перед глазами мелькали высокие, с головокружительной крутизной овраги Старушьего лога. А вот и полевые избушки — стан второй бригады. Он находился на островке, сжатом со всех сторон клещами глинистых берегов. Это самое красивое и отдаленное от села место. Но всегда здесь многолюдно и оживленно: весной — механизаторы, летом — косари, зимой — лыжники.
Анатолий улыбнулся, вспомнив, как десять лет назад он вместе с ребятами катался с крутых берегов Старушьего лога.
Соберутся, бывало, человек пятнадцать-двадцать. Кто на лыжах-самоделках, кто на санках, а кто и на остроносых обледенелых самокатах. И туда! Катаются целый день. До устали! А на обратном пути обязательно подвернут к избушкам, где ровными рядами, вдоль берегов, как могучие, выбеленные снегом корабли, стояли высокие зароды сена, облепленные птицами.
«Кш-ши-кши, — еще издали кричат ребята, — кш-ши». Эхо тихо, как утренняя заря, разливаясь, убегает далеко за стерневые степи, теряясь в непроходимой чащобе.
Захлопают крыльями птицы и со свистом пронесутся мимо. Усядутся на верхушки берез и косо поглядывают вниз крохотными бусинками глаз, как ребята взбираются на их насиженные места.