Тяжело он вышагивал в последний раз с завода. Казалось, кровь застудилась в груди, сердце перестало тукать. Встряхнулся — проверил, жив ли? Жив! Распрямил сутулую спину, глотнул воздух, ровно ковшиком зачерпнул, — полегчало, прямо гора с плеч! Но тут же в голову ударило, будто из тисков вытащил. В глазах маятник: туда-сюда. То откроет, то закроет свет. Остановился, померкли глазоньки.
— Кто шалит? — испугался Василий. — Неуж ослеп? Врешь, собаня! — Это он к смерти обратился и тут же взял себя в руки. В глазах просветлело. Около Февралёвских ворот опнулся: заинтересовала табличка. На ней крупно выведено: «Образцовый дом».
Хм… Чем лучше моего? Посмотрим, соседушко, кто кого перетянет. Времени у меня — куры не клюют. Отлажу дом — все позавидуют.
— Варвара! — начал он с порога. — Знаешь, чо я надумал?
— Чо?
— Давай-ко перестроим дом.
— Мало тебе на веку досталось? Уж сгорбился от работы.
— Тогда крышу заменим.
— Чем она плоха? Не протекает, и ладно.
— Не глянется.
— С нее воду не пить.
— Не баска: расплылась, как ржаной блин.
— На наш век хватит. Кому достанется, тот пусть перекрыват, облизыват.
— Умирать собирайся — рожь сей. Разве не желашь в добром дому пожить? Чем мы хуже Февралёва.
— Нашел с кем себя сравнивать. Не износился он со счетами, как ты. Все ишо молодится. Не одну бабу издержал. А ты? Тьфу!
— Сухо-то дерево дольше скрипит.
Знала Варвара мужа, не стала перечить.
На другой же день хозяин устроил помощь. Пришли сыновья, зятевья, снохи и внуки. Как муравьи закопошились вокруг дома. Мигом раскатали и собрали крышу.
— Варюха-горюха, иди-ко сюда, посмотри.
— Чо за невидаль?
— Ты с дороги глянь. Картинка!
— Поди наловчился за всю-то жизнь. А вспомнил бы, какой первый состряпал.
— Неплохой.
— Сказывай! Набекрень-косень.
— Немножко кривоватый, зато теплый.
— Моху-то немалишша втурил.
— Э-э… Вам сроду не уноровить. Разодену вот дом, будет, ей-богу, картинкой! Карниз подведу, кружева отпущу, наличники вензелями обошью, на двери голубей посажу. А на столбе, вот здесь, звезду приколочу в память брата. Из него он, родимый, ушел воевать. Заживем, как в сказке.
— Размечтался, старый пестерь.
— Без дум что за жизнь!
Неутомимо тюкал, пилил, красил, клеил и прибивал поделки Кирьяныч. Все задуманное смастерил. Глянул вокруг — чего-то не хватает. Ага, ставни пустые. Дай-ко на них ромашки прибью! Лепестки заготовил, белилами выкрасил, аккуратно сложил для подсушки на подоконник в малуху, да и загрустил. Шибко одиноко показалось, на люди потянуло.
— Пойду я, старуха, в лесхоз работенку подыщу.
— Мало ишо дома? — проворчала Варвара.
— Между делом остатки смастерю.
В лесхозе сезон начался — санитарная рубка леса, заготовка черенков, «лапки», рубка неликвида, прореживание посадок. Работа подручна, по-стариковски куда с добром! Не спеша помахивай топориком, складывай в кучи сучья, лесные отбросы и отходы.
Здесь и свела его судьба с Иваном Николаевичем, со старым закадычным дружком. Оба они из одной деревни, жили из крыльца в крыльцо. Ухаживали оба за Варварой. Когда Василий поженился на ней, Иван уехал в город. Год спустя и молодожены оставили деревню. Жить стало невыносимо: голод навалился. Решили только счастья попытать, да так и осели в Кургане.
Поначалу друзья долго не ходили друг к другу. Прошла с годами обида у Ивана, ревность стерлась у Василия. Начали встречаться. Не так часто — у каждого семья, свои дела, но сходились по праздникам. Вечера отводили то у одних, то у других. Сейчас они лицо в лицо встретились у входа на территорию лесничества.
— Что за судьба привела? — обрадовался встрече Иван.
— Тоска мучит.
— Меня она же гложет.
Приняли друзей. Ни один сезон без них не обходится. Их даже вписали в график основных рабочих. Отводили им в бору на целое лето два-три квартала. Обычно поблизости от лесничества. Иногда и подальше. Но машину они не требовали. Туда и обратно пешочком. Иногда закричат им наперебой:
— Иван Николаевич!
— Василий Кирьянович!
— Садитесь, подвезем.
— Нам скорее надо, — рассмеются друзья.