Работали мужики проворно, без отдыха, на ходу перекуривали. Лишь в полдни перекусят и опять помахивают топорами, пилят, носят чащу и складывают ворохом. Крестьянская и рабочая закалка при старости пригодилась. И бор, наверное, сказывался. Хвойный воздух — та же пища. Надышишься — остановки не знает тело. Сменную выработку давали сполна. Имена друзей занесли на Доску почета в первый же летний сезон. Доверяли им во всем. Порой на слово записывали результаты. Лишь изредка — раз в месяц — навещал их молодой техник Николай. Они у него даже фамилии не знали — первые шаги делал после техникума. Но дело понимал и в людях разбирался. К старикам относился с уважением. Сядет на поленницу к лесорубам, повыспрашивает о жизни, анекдот расскажет на стариковский лад, поднимется и пойдет замерять кубатуру.
— Сколько намерил? — ради любопытства спросят мужики.
— Сколько сказали, — ухмыльнется техник. Похвалит и уедет.
Опять его месяц нет: других дел много. Друзья один на один в лесу. Со всеми встречались лишь в дни получки. Над ними, улыбаясь, шкодничали: везде хватает языкастых.
— Куда вам деньги?
— Умрете, все останется.
— Вам какая забота? — отвечают друзья.
— Дайте взаймы, — подмигивает тракторист Пустомойных Валерка лесорубу Петруше.
— Не в отдачу, — поддерживает тот Валерку.
— Пореже пейте и свое имейте, — отрубали старики попрошаев. — На дармовщину больно падки.
Им и не жалко денег. О них ли разговор? Но на горькое зелье денег давать — душа не лежала.
Правда, и они не из святых. Всегда с получки десятку, иногда побольше на черный день припрятывали от старух. Всякое бывает, а запас карман не дерет. Вдруг неустойка какая, или навертыш в дом? Десятка и пригодится. Самим после работы с устатку не мешало выпить, старую кровь разогнать в жилах.
Однажды Иван после получки пошел узнать, чем его дружок занимается в выходные дни. Целое летечко не навещал его.
Подошел Иван к калитке и остановился. И каждый раз вот так. Почему? Долго не мог понять. Робел — и все тут. Прекрасно знает, что друг души в нем не чает, встретит с распростертыми руками. А возьмется за ручку, повернуть не может. Сегодня дошло: перед домом робеет. Не дом, а красота несказанная. Весь горит, аж глаза скрадывает. И малуха точно такая же. Как выточенная стоит, вся в «петухах». Далеко, ох, как далеко гнаться за Василием.
— Чо не проходишь? — приветливо спрашивает с крыльца хозяин.
— Боюсь испачкать, ненароком сглазить.
— Не сглазишь, проходи.
Иван поднялся на крыльцо и пошел в сени, вздыхая за спиной хозяина:
— Кажется, такие же руки. Что-нибудь да гундорю, а не получается. Видно, не мастеровой.
— Не прибедняйся.
— Чо правда, то правда, Василий. Не мастеровой я.
— Не лепечи в сенях, проходи в передний угол, где телят вяжут.
— У тебя не повяжешь. Вон красотища!
У хозяина брызнула улыбка с губ и тут же померкла.
— Неприятность какая? — забеспокоился гость.
— Сношка разгону дала.
— За што?
— За все доброе.
— Ну а все-таки?
— Решил сыну дачу сделать. Хламья много. Отбросов оказалось еще больше. Углы отпиливаешь, бревна отесываешь, подгоняешь друг к другу, пазы заново вырубаешь… Словом, одни щепки. За что ни возьмешься, то одного, то другого нет. За все лето половину сруба поставил.
— Когда успеваешь?
— После работы да в выходные.
— Хоть бы себя пожалел.
— Уноровить хотел.
— Плюнь и береги здоровье.
— Жалко. Никто сноху сегодня не ждал. Откуда-то вынырнула, накинулась на меня и Бориса: «Убирайте гнилье, не позорьтесь! Что за дача? Халупа несчастная. У людей дачи как дачи: из кирпича, липецкой кладки — сердце радуется». Постой, говорю. Сделаем, не хуже будет моего дома. «Не глядели бы мои глаза!» И убежала.
— Вот рассказываю тебе, Иван, а под рубахой мороз бегом бегает. Не знает она еще о нашей поездке в деревню. Узнает, ох уж будет визгу.
— В деревню ездил?
— Утром оттудова.
— Давно я не был на родной стороне. Поди, не на том месте стоит?
— Козловским краем к озерам повернулась.
— Как же угодило?
— Помнишь Баушиху?
— Спрашиваешь! Хресна моя.
— Ее домишко и рядом которые стояли снесли, а поскотину перепахали вплоть до Бакланова.
— У-у… — прогудел как в лесу Иван. — Не узнать теперь деревню.
— Можешь заблудиться. Домов понаставили, как в городе, школу отгрохали, вместо старого клуба Дом культуры стоит. Посмотрел я, и разожгло до печенок.
— Чо так?
— Обидно. Все выстроено, а жить некому, почти одни старики остались. Разъезжаются все, как мы с тобой, грешные. Мы хоть от голода прятались. А молодежи чо не хватает? Живой воды, и та, наверное, есть.