Шарль Эксбрайя
Раны и шишки
ПРОЛОГ
Игэн О'Мирей гордо вышагивал по улицам Бойля, столицы ирландского графства Роскоммон. Игэну было восемнадцать лет, и он невероятно гордился только что полученным аттестатом о среднем образовании. Ему казалось, что все прохожие смотрели на него с каким-то восхищением, смешанным, по его мнению, с чувством уважения. Он открыл калитку в небольшой сад, расположенный перед домом его дяди Оуэна Дулинга. В вестибюле дома на звук его шагов обернулась довольно крупная, не первой молодости женщина. С радостным возгласом молодой человек подбежал к ней:
– Нора, поздравь меня с успехом!
Обняв его, она прошептала:
– Слава Богу… Игэн, если бы ваши родители сейчас видели вас оттуда, они были бы вами довольны.
Игэн вздохнул. Он не любил, когда говорили о родителях, которых он почти не помнил. Его отец погиб в одной из драк с английскими солдатами, а мать, младшая сестра доктора Дулинга, вскоре последовала за мужем, когда Игэну не было еще и пяти лет. Доктор Дулинг взял его к себе и воспитал при помощи и при участии Норы Нивз, тридцатилетней вдовы, присматривавшей за хозяйством доктора. Молодой О'Мирей считал Нору настоящей матерью.
– Дядя Оуэн дома?
– Он ждет вас в кабинете.
– В кабинете?
– Похоже, мой мальчик, он собирается вам сказать нечто важное.
– Почему ты так думаешь?
– Потому, что он взял из своих запасов новую бутылку виски. Вы ведь знаете: в момент принятия важных решений ваш дядя всегда откупоривает новую бутылку виски.
Оуэна Дулинга, человека весьма невысокого роста, компенсировавшего этот недостаток своими габаритами в окружности, можно было сравнить с мистером Пиквиком, точнее – с ирландским мистером Пиквиком… На его лысом черепе, украшенном легкой короной редких седых волос, солнце и дожди графства Роскоммон оставили неизгладимые следы в виде неопределенного цвета: чего-то среднею между вареным омаром и цветом кожи находящегося при смерти больного гепатитом. При этом, лицо его было постоянно багровым. Этим цветом лица, на котором особенно выделялись ясные голубые глаза, доктор Дулинг был обязан, прежде всего, пристрастию к виски, и уж затем – скверному ирландскому характеру. Игэн обожал дядюшку, но побаивался вспышек его ярости. Когда молодой человек вошел в кабинет, где его ждал доктор, он, прежде всего, поразился торжественной атмосфере момента. Дядя удобно расположился в кресле за столом, заваленным бумагами и книгами, на самой верхушке этой груды воцарилась нетронутая бутылка виски. Он был похож на судью, готового произнести приговор. У О'Мирея-младшего от этого сжалось сердце. Дулинг очень любил своего племянника, по при этом он точно так же любил устраивать представления для себя самою и для других. Смущенный, Игэн произнес:
– Дядя… Я сдал на аттестат.
– Знаю, мистер О'Нейл уже поздравил меня по телефону.
Растерянный Игэп подумал, что эти поздравления должны были бы как-то дойти и до него.
– Садитесь, племянник.
Оуэн пальцем указал на высокое и очень неудобное кресло, стоявшее как раз напротив ею стола. Игэпу пришлось сесть.
– Я доволен вами, племянник…
– Спасибо, дядя.
– Я доволен вами потому, что вы получили аттестат, потому, что ваш рост – метр восемьдесят два; потому, что ваш вес – сто пятьдесят фунтов; потому, что вы – отличный боксер, не знающий страха и, наконец, потому, что, как я могу предположить, вы, как и всякий порядочный ирландец, родившийся в самом лучшем графстве республики, при случае не откажетесь от хорошего стакана виски. Игэн, позвольте вас заверить, что ваша мать, а моя дорогая сестра Грэнн была бы очень счастлива. С вашего позволения, Игэн, я выпью в память о моей покойной младшей сестре. Она была хорошей женщиной.
– Конечно, дядя…
С какой-то таинственной невозмутимостью доктор Дулинг открыл бутылку виски, налил себе полный стакан и выпил его одним духом.
– Племянник, я рад, что сумел сделать из вас мужчину с таким превосходным положением в обществе, и все это – благодаря, если можно так сказать, материнским заботам Норы Нивз, которую Господь некогда поставил на моем пути для моего и вашего счастья. Игэн, прошу вашего позволения выпить за здоровье Норы Нивз, Человека с большой буквы…
– Конечно, дядя…
Дулинг отправил второй стакан вслед за первым с легкостью, восхитившей молодого человека.
– Племянник, я не женился прежде всего потому, что у меня не было средств, затем потому, что ваша мать доверила вас мне и, наконец, потому, что для меня медицина – важнее всего. Мне кажется, племянник, что я обязан выпить за медицину, ставшую целью моей жизни, благодаря которой я, возможно, смог облегчить страдания подобных мне!
– Конечно, дядя…
Доктор одолел третий стакан за рекордное время. На этот раз он на мгновение прикрыл глаза, затем тяжело вздохнул и продолжил:
– Племянник, иногда я задумываюсь о собственной смерти. В этом плане меня огорчает то, что я больше не смогу вас видеть, не смогу пить виски, а главное – мне навсегда придется покинуть Бойль и его жителей. Игэн, мне очень нелегко при мысли, что их будет лечить врач родом из других мест… Как вы считаете: было бы лучше приободрить себя, чтобы не думать о превратностях подобной перспективы?
– Конечно, дядя…
– Вы отличный парень, Игэн.
Сделав это заключение, дядюшка опустошил четвертый стакан виски, уменьшив, таким образом, содержимое бутылки наполовину. Теперь глаза его открылись не так быстро, как прежде, а голос стал несколько глуше.
– Племянник… Если вы согласны с тем, что кое-чем обязаны мне в жизни и если хотите, чтобы моя душа покоилась в мире, вы должны заняться медициной, чтобы в один прекрасный день заменить своего старого дядюшку.
– С удовольствием, дядя! Я прежде не решался поговорить с вами об этом, поскольку знаю как дорого стоит такое продолжительное обучение.
– Игэн, вы можете располагать всеми средствами, которые мне удалось скопить за всю мою жизнь!… Вы в самом деле чувствуете склонность к медицине?
– Думаю – да, дядя.
– Да благословит вас Господь, дитя мое! Призвание – это дар Всевышнего! Я пью за ваше призвание, Игэн!
Пятый стакан доктор Дулинг смог выпить только в два приема. У него слегка перехватило дыхание.
– Племянник, послезавтра вы отправляетесь в Дублин! Вы записаны на факультет медицины и для вас там снята комната!
О'Мирей-младший не мог скрыть своего удивления.
– Скажите, дядя, каким образом вы узнали, что я успешно сдал экзамены и что решил стать врачом?
– О'Нейл – друг моего детства. А в вашем будущем я никогда не сомневался. Вы только что подтвердили мою уверенность. Между нами говоря, Игэн, я могу гордиться своей проницательностью и, думаю, что было бы логично выпить за нее.
Не дожидаясь ответа племянника, Дулинг выпил шестой стакан, при этом часть содержимого пролилась на его жилет. Именно в этот момент, как обычно не постучав в дверь, вошла Нора.
– Вы уже окончили ваш разговор?
– А… а в… чем де… дело, Но… НораНивз?
– К вам пришел Брайан Кейхер. Он говорит, что плохо себя чувствует…
– Я… Я сейчас им… им займусь…
Дядюшка тяжело поднялся с кресла и оперся обеими руками о стол, чтобы не упасть. Нора воскликнула:
– Святой Патрик! В каком вы состоянии! И вам не стыдно!
Доктору удалось выпрямиться.
– Мне… Мне кажется… вы ме… меня не… не уважаете, Ноно… Нора Нивз!
– Уважать можно лишь тех, кто этого заслуживает!
Эта дерзость несколько отрезвила дядюшку.
– И у вас хватает наглости, Нора Нивз, упрекать меня в пьянстве, тогда как вы сами…
Она сухо отрезала:
– Я делаю это только по вечерам, в пятницу, потому что мне несносна мысль, что именно в пятницу распяли Того, кто пришел спасти таких грешников, как мы с вами, Оуэн Дулинг!
После этой реплики, которая в ее глазах оправдывала подобную наклонность, Нора вышла из кабинета. Доверительным тоном доктор сказал:
– Если хотите знать, у нее чертовски сложный характер, и все же я ее люблю… А теперь оставьте меня, чтобы я мог заняться этим занудой Брайаном Кейхером, которого за двадцать лет усиленного лечения мне не удалось отправить в мир иной!