– Придурок, – отвечает Джонни.
Тобиас встает, разведя руки в стороны, словно пытается разнять двух воображаемых боксеров.
– Ради всего святого, давайте успокоимся!
Он отводит Джонни к кровати, усаживает его на матрас, убирает с лица светлые волосы и исследует след от пули. Затем поворачивает голову, чтобы лучше рассмотреть выходное отверстие.
– Черт побери! – ругается он.
Джонни щупает затылок рукой и говорит:
– Ничего себе.
Я тоже решаюсь посмотреть. Затылка больше нет, и череп превратился в чашу, заполненную свернувшейся кровью. В каше виднеются маленькие дымящиеся угольки.
– Патрик, – говорю я. – Остынь.
Он все еще не в себе. Я вижу, что он пытается уложить произошедшее в голове.
– Мне нужно убить их, Джек. Нужно. Я никогда не чувствовал ничего подобного. Что происходит?
Тут оживляется Тобиас:
– Я ведь нашел этому парню работу в забегаловке! Что мне теперь делать?!
– Тобиас, сейчас тебе лучше заткнуться, – говорю я не сводя глаз с Патрика. – Патрик, ты слышишь меня?
Мне самому с трудом удается сохранять самообладание. Перед внутренним взором разыгрывается сцена, где я выбиваю пистолет из его рук, а затем ударяю его им снова и снова, пока не проломлю череп. Единственное, что удерживает меня от осуществления этого плана, – абсолютная невозможность подобного развития событий.
Как только я задаю вопрос, его стеклянные глаза оживают. Какой бы обрывок импульса человечности ни сподвиг его ответить, что бы ни заставило его ухватиться за проблеск разума, возникший посреди кипящей кровавой бойни в сознании, все исчезает в вялой привычной угрозе.
– Не смей так со мной разговаривать. Я не ребенок.
Я оборачиваюсь. Матрас залит кровью. Тобиас ревностно старается минимизировать ущерб, но я не понимаю, чего он пытается достичь. Куски мозга собраны в кучку на матрасе – кажется, он вычищает чашу черепа. Джонни сидит с несчастным видом, опустив плечи.
– Я думал, здесь все будет по-другому, – говорит он. – Но всякое дерьмо меня так и преследует.
– Атлас, – требую я.
– Пошел ты, – отвечает Тобиас.
Я шагаю к закрытой двери. Лучше сам узнаю, что за ней, чем буду ждать, пока Тобиас все расскажет. Когда я касаюсь ручки, меня обдает горячей волной эмоций – смесью страха, ярости и жажды расправы. Она сжигает дотла все остатки инстинкта самосохранения. Начинает казаться, что, как только я открою дверь, горнило испустит огненный выдох и испепелит нас всех. Какая-то часть меня надеется на такой исход.
Тобиас кричит:
– Не надо!
Я открываю дверь.
На табурете в пустой комнате размером с чулан лежит обугленный череп, испускающий масляный дым из трещин. Черная плесень, покрывшая табурет, расползается по стенам. Электрический разряд бьет мне прямо в голову. Временно́е пространство смещается, перепрыгивая между секундами как заевшая пластинка, и весь мир вокруг проигрывается резкими стоп-кадрами. Из черепа сочится речь – вязкий, трескающийся звук, – с таким ломаются кости и плавятся камни. Глаза начинает щипать, и я зажмуриваюсь. Кожа на лице покрывается волдырями.
– Закрой! Закрой дверь! – кричит Тобиас, но мне кажется, что он обращается не ко мне. Как будто актер на сцене, произносящий реплики. Из его глаз струится кровь. Патрик расплывается в широкой улыбке, а его глаза похожи на кровавые фары. Он яростно мнет правое ухо, словно выкручивает черенок яблока. Джонни тихо сидит на матрасе, держа в руках кучку собранных мозгов, и раскачивается взад-вперед как расстроенный ребенок. Боль возникает в предплечьях, и я не сразу осознаю, что расковыриваю их ногтями. И не могу остановиться.
Снаружи по болоту проносится звук, похожий на береговую сирену, – глубокий рев в ответ на язык Ада, прозвучавший из чулана.
Тобиас пролетает мимо и с силой захлопывает дверь, чем мгновенно прекращает эффект черепа. Шатаясь, я направляюсь к пластиковому стулу, но не успеваю дойти и падаю, ударяясь плечом о столик и роняя на пол все составляющие самокруток Тобиаса. Патрик со всхлипом выдыхает и прислоняется к стене, прикрывая ладонью истерзанное ухо. Левая часть его лица в крови. Ладонью он трет правый глаз, словно пытается избавиться от соринки.
– Что это, черт возьми, такое?!
Кажется, эти слова произношу я. Хотя не уверен.
– Это твой долбаный Атлас, идиот, – отвечает Тобиас. Он подходит ко мне, опускается на пол и начинает собирать разбросанные окурки и бумагу. Затем принимается крутить косяк. Его руки здорово трясутся, так что получается не сразу.
– Так это череп? Книга – это череп?