Упорный отказ Германии гарантировать уважение восточноевропейского статус кво спровоцировал у советской внешней политики приступ пацифизма. Из инструментария царской дипломатии достали идею тройственной антигерманской коалиции в составе России, Великобритании и Франции и назвали ее «борьбой за коллективную безопасность в Европе».[13] «Борьба» увенчалась в 1935 г. подписанием хотя и не работающего в военном плане, но политически очень важного договора о взаимопомощи с Францией. Это был выход советской внешней политики на принципиально иной уровень отношений с одной из двух главных европейских держав. Кроме того, с помощью «французского ключа» Москва получила возможность отпирать двери для переговоров с ориентировавшимися на Париж лимитрофами – Польшей, Чехословакией и Румынией. Наконец, «особые отношения» с Францией могли сыграть важную роль амортизатора в трудных советско-британских отношениях.
Если для М. М. Литвинова договор стал первым камнем в фундамент здания будущей англо-франко-советской коалиции, то Сталину он был нужен, главным образом, как орудие шантажа Гитлера. Не отказываясь рассматривать союз с западной коалицией как страховой полис на случай германской угрозы, Кремль все же надеялся, что из страха оказаться окруженным новым штальринг.[14], фюрер бросится ухаживать за Москвой, чтобы переманить на свою сторону и, тем самым, похоронить идею ее союза с Парижем и Лондоном. То есть вернется к политике Рапалло. Средство, однако, оказалось слишком сильным: Гитлер смотрел на договор глазами Литвинова и счел его действительно началом возрождения большого антигерманского альянса.[15] Он подозревал, что Москве была нужна только видимость укрепления отношений с Берлином для того, чтобы шантажировать этой угрозой Великобританию и, тем самым, побудить ее скорее присоединиться к советско-французскому союзу. Лидирующая роль Литвинова как архитектора пан – европейской системы коллективной безопасности, казалось, не оставляла места для иных интерпретаций политики Москвы. На советско-французское сближение нацистский режим отреагировал, в частности, потоком враждебных и оскорбительных выпадов в адрес СССР и его лидеров на Нюрнбергском партийном съезде осенью 1936 г. Однако ради достижения желанной договоренности с Германией Кремль проглотил эту обиду и отверг предложение НКИД об ответных действиях на правительственном уровне, поручив это газетам. [35, с. 762; 10, с. 341].
Обозначившиеся различие в понимании Кремлем и НКИД конечной цели в германском вопросе побудило Сталина замкнуть его на себя. Его доверенным лицом в Берлине стал Д. В. Канделаки, специально для этого назначенный на должность торгпреда. (По личным указаниям вождя действовали также главный специалист партии по Германии К. Б. Радек и назначенный на должность советника полпредства С. А. Бессонов). Ввиду запрета, наложенного фюрером на политические заигрывания с Москвой, формально неполитический характер должности Канделаки был весьма кстати. Перед ним как торгпредом открывались двери высоких кабинетов, в том числе директора Имперского банка Я. Шахта. Встречи сторон проходили в 1935–1937 гг. В ходе беседы с Шахтом в декабре 1936 г. Канделаки сделал заявление от имени Сталина и Молотова о желании СССР улучшить двусторонние отношения и провести официальные переговоры на этот счет. Торгпреду поручалось подчеркнуть, что в глазах Москвы отношения с Германией имеют приоритет перед отношениями с Парижем: «Мы пытались получить гарантию от самого германского правительства,[16] но это не удалось. Отсюда и заключение советско – французского пакта о взаимной помощи…» [цит. по: 121, с. 97].
13
Впервые идея возрождения франко – русского военно-политического союза была предложена министром иностранных дел Франции Луи Барту в 1933 г. и встретила понимание в Москве.
14
Стальное кольцо удушения – так в Германии назвали систему ее военно-политического окружения.
15
Насколько серьезно в Берлине относились к советско-французскому договору видно из такого факта: через четыре года, при подписании в Москве пакта о ненападении, Риббентропа очень волновал вопрос о взаимоисключающем характере обязательств СССР, вытекающих из этих двух документов; ему, однако, посоветовали не волноваться по поводу такого «пустяка».