Сказанное выше относилось к варианту германского нападения на Францию. Отечественного же читателя больше интересуют последствия польского отказа в случае первоначального наступления Германии на Восточном фронте. В этом случае, надо полагать, польская просьба о помощи поступила бы в Москву еще быстрее, а ввод советских войск на территорию Польши, как санкционированный ею, так и несанкционированный, стал намного проще политически. Французское правительство официально заверило СССР, что не будет возражать, если после нападения Германии на Польшу РККА войдет на территорию этой страны, не испрашивая согласия ее правительства. Через 25 дней после разрыва переговоров, в сентябре 1939 г., советская армия так и сделала, даже не будучи союзником Польши. Переступили – и не заметили, через «непреодолимое препятствие», от которого 24 днями ранее якобы зависело исторического масштаба решение о месте СССР в мировой войне.
Впрочем, само польское правительство не делало секрета из того, что пока сохранялся мир, его возражения против пропуска советских, равно как иных иностранных войск, были данью общественному мнению и соображениям государственного престижа. Война же неминуемо создавала совершенно новую политическую реальность. 4 апреля польский посол в Москве В. Гжибовский заверил М. М. Литвинова, что «когда нужно будет, Польша обратится за помощью к СССР» [65, док. № 251]. В беседе с заместителем наркома В. П. Потемкиным 10 мая министр иностранных дел Польши Ю. Бек «констатировал необходимость для Польши опереться на СССР в случае нападения на нее Германии» [21, c. 367]. Эту мысль министр повторил 15 июля в беседе с послом Франции Л. Ноэлем. «Он (Бек. – Ред.), – сообщал из Варшавы в МИД французский дипломат – дал мне понять, что в тот день, когда разразится война, Польша […] будет занимать лучшую позицию, чем кто бы то ни был, чтобы получить от Москвы согласие на сотрудничество в плане совместных действий» [36, c. 565–566].[29] 19 августа министр обещал Ноэлю свое молчаливое согласие на то, чтобы военные миссии союзников действовала на переговорах в Москве «так, как если бы перед поляками не ставилось никакого вопроса», т. е. не было заявлено польских возражений против пропуска войск. В тот самый день начальник польского генерального штаба генерал В. Стахевич уверил Л. Ноэля, что «принцип Пилсудского»[30] имел в виду немцев и потеряет значение сразу, как только начнутся боевые действия [22, док. № 573, 574]. Следует также упомянуть, что, в конечном счете, французам удалось-таки вырвать у польского министра иностранных дел подобие заявления о согласии Польши на военно-техническое сотрудничество с СССР в случае германской агрессии[31] [22, док. № 597].
Москва же фактически самоустранилась от переговоров с Варшавой о пропуске своих войск, перепоручив дело англо – французской дипломатии.[32] Между тем, официальное предупреждение Польши, или даже организованная «утечка информации» о том, какая судьба ей уготована в случае, если своим отказом пропускать войска она вынудит СССР пойти на соглашение с Германией на базе ее 4-го раздела, могли бы стать для польского руководства убедительным аргументом, чтобы изменить свою позицию. В высшей степени странно, что советское руководство «не догадалось» до этого. Конечно, Варшава оставалась крайне трудным партнером и давала повод для критики ее политики – двусмысленной и фанфаронской. Но это не отменяет фальшивый характер ссылки на польский отказ пропускать войска в качестве аргумента, приводимого в оправдание срыва переговоров в той мере, в которой он произошел по инициативе СССР. В конечном счете, стоило ли придавать варшавским дипломатическим пируэтам столь серьезное значение?
Надуманный характер «польского аргумента» Москвы доказывается также совершенно очевидным фактом: вследствие всеми ожидавшегося быстрого разгрома Польши РККА просто не успевала своевременно вмешаться в польско – германскую войну. Такое вмешательство подразумевало продолжительную подготовку штабов и всех уровней армейского командования, а также концентрацию колоссальных сил и средств, как людских, так и материальных. Ничего подобного сделано не было, тогда, как германское нападение планировалось буквально через несколько дней – на конец августа, в крайнем случае, начало сентября. 22 августа глава французской военной миссии ген. Думенк поинтересовался у Ворошилова: «Если немцы нападут на Польшу, я не думаю, что советские силы могут принять участие в борьбе прежде, чем они закончат свое сосредоточение. Позволяю себе задать маршалу вопрос: в этот момент сможет ли он оказать помощь Польше, в момент, когда нападение случится?». Нарком не нашел, что ответить, и перешел к следующему пункту повестки дня.
29
После заключения советско-германского пакта такое обращение стало, разумеется, невозможным.
30
Принцип был выдвинут начальником Польского государства маршалом Ю. Пилсудским и запрещал приглашение иностранных войск на территорию страны.
31
В результате этих контактов Варшава дозволяла западным участникам трехсторонних переговоров сделать следующее заявление: «Английский и французский штабы уверены, что в случае совместных действий против агрессора сотрудничество между СССР и Польшей в определенных условиях не исключается».