— Маленьких. Они нормальные. Хочет чего, говорит — хочу! Не хочет — ревет. Понятно все.
— Снова тренироваться заставят.
— Ну, ради детишек можно и потерпеть.
Вдоль берега прошла байдарка. Сидевший в ней мускулистый мужчина посмотрел на Ольгу и Мазина. Ольга поднялась. Неожиданно, как и появилась.
— Между прочим, банду, что на институт напала, не нашли?
— Ищем.
— Ну, успеха вам!
— Спасибо.
Она чуть потянулась, расправив плечи.
— Понравилась я вам?
— Понравилась.
— И вы мне.
На берегу Ольга легко приподняла и сдвинула в воду; лодку, села ловко.
— До свиданья! Может, увидимся еще.
Мазин махнул ей рукой, подумав, что встречи с ним не всегда доставляют людям радость.
Бухта скрылась за деревьями, и Ольга положила вес до поперек байдарки. Капли стекали по гладкой поверхности, оставляя на воде пунктир. Течение несло лодку к пристани. Можно было ускорить это неторопливое движение, но на пристани стоял Девятов, тот самый мужчина, что видел их с Мазиным, и Ольга не спешила, надеялась, что он уйдет.
Девятов работал на водной станции тренером и выглядел, как многие профессиональные спортсмены, которым перевалило за тридцать, и мечты о собственных победах остались позади. Он еще следил за формой, любил свое свыкшееся с многолетним режимом тело, но четкий рисунок мышц неотвратимо смягчался, и плавки, размер которых он упорно не хотел менять, начали оставлять на животе красную, саднящую полосу. Впрочем, окружающим изменения эти в глаза не бросались: лицо Девятова казалось мужественным, плотно обтянутым бронзоватой, всегда гладко выбритой кожей, хотя и на лице временами, особенно когда Девятов оставался один, пробивалась усталость, озабоченность, и тогда взгляд его становился тяжелым, недобрым.
Ольга Девятова не любила. Особенно после одного случая.
Было воскресенье, на станции толпилась уйма народу — кто купался, кто ждал лодок, кто играл в волейбол. Ольга играла. И когда брала трудную верхнюю подачу, прыгнула неудачно, напряглась, дотягиваясь до мяча, и почувствовала, как лопнул шов. Раздобыв нитку с иголкой, она зашла в пустой эллинг и, поставив ногу на перевернутую лодку, стала быстро схватывать шов. Рядом, за тонкой дощатой стенкой, шумели и смеялись, слышались гулкие удары по мячу. Сзади кто-то подошел, чья-то рука коснулась груди, и Ольга резко обернулась.
— Идем… туда… скорее… — шепнул ей Девятов и метнул замутившийся взгляд на кучу снятых с лодок чехлов.
— С ума сошел? — спросила она удивленно.
Он молча толкал ее в угол.
Ольга отступила на шаг. Девятов придвинулся совсем близко. Был он невысок, но захватил цепко. И тогда она с силой воткнула в его руку иголку.
— Идиотка!
— Пошел ты… — выдохнула она, как и он, не повышая голоса.
В открытых дверях мелькали фигуры волейболистов. Девятов исчез. Ольга завязала узелок на оборванной нитке, зашила шов, но играть расхотелось. Было противно. Чей-то транзистор, подвешенный на ветку тополя, упорно бубнил:
Через пару дней Девятов подошел как ни в чем не бывало, спросил с усмешкой:
— Струсила?
— Псих. На улице б еще полез.
— Может, останешься вечерком?
— Обойдусь.
С тех пор они общались только по необходимости.
Байдарка чуть заметно ткнулась о сваю. Девятов так и не ушел с пристани.
— Свиданничала?
— Твое-то дело какое?
— Что за мужик-то?
— Следователь.
— Кто? Зачем он здесь?
— Я знаю?..
— Не знаешь?
— Мне-то на что?
Девятов смотрел на ее голые ноги.
— Не пялься.
— Мне нравится.
— Ну пялься, если нравится, — сказала Ольга равнодушно и занялась лодкой.
Девятов выплюнул недокуренную сигарету. Курить он начал недавно и все еще ограничивал себя.
— Там, где вы сидели, парень один утонул. Крюков.
— Слыхала.
— Напился в ресторане и утонул. Следователь, наверно, по этому делу заявился?
Она промолчала. Не хотелось разговаривать.
— Помог бы лучше, Девятов.
— Сама управишься, здоровая, — отказался он и по шел к станции.
На пороге с ружьем на коленях сидел сторож Романыч. Вахта его давно кончилась, но сторож частенько задерживался на «Мельнице», где трудился его внучатый племянник, который, однако, и дальнее родство уважал и не отказывал старику в стаканчике надежно крепленого винца.
— Что, Романыч, развезло тебя, что ли?
Сторож подергал сивую редкую бороденку. Был он конечно, под мухой, но не только. Печалила забота.