— Парень один. С таксопарка. Утонул поблизости от станции.
Обычно события, непосредственно Женьку не затрагивающие, будь то хоть землетрясение, интересовали его мало. Однако на этот раз он проявил любопытство.
— Ты его знала?
— Видела раза два. Тренировался он у нас.
Отвечая, Ольга доставала из сумки еду, купленную по пути.
— Лопать будешь? Я голодная.
— Съем немного.
— Тогда умывайся, да причешись. А еще лучше, побрейся. Противно с тобой за стол садиться.
Он послушался нехотя. Включил электробритву, поелозил по заросшим щекам, потом пошел в ванную. Вышел причесанным, внешне пободрее, но ел плохо, отламывал маленькие кусочки батона, крошил по столу. Зато у Ольги разыгрался аппетит, она жевала быстро, энергично.
— Как же он утонул? — вернулся Женька к старому.
— Я знаю? Пьяный был, говорят. А вообще-то странно как! Гребет человек, в волейбол играет — и вдруг — нету!
— И нас не будет, — заверил Женька.
— Ну, нас не скоро, — возразила она с наивным оптимизмом.
Он хмыкнул:
— Крюков тоже так думал, наверно.
— Крюков! Откуда ты знаешь, что его Крюков звали?
— Ты же сказала.
— Я не говорила.
— Забыла.
— Не забыла я, — возразила Ольга. — У меня память хорошая.
— Что ты так уставилась? Ну, слыхал я про этот случай. Одна ты все знаешь, что ли?
— Если слыхал, зачем расспрашивал? — обиделась она.
Поведение Женьки ей не нравилось. Вообще день не клеился. Разговоры какие-то ненужные, разговоры. С Мазиным болтала чепуху, потом Девятов, а теперь Женька муру несет.
— Потому и расспрашивал, что слыхал. Инженер один говорил — Горбунов. На море познакомились. Ничего мужик, с машиной. Ему этот Крюков замок менял.
Объяснял он, явно заглаживая грубость, но у Ольги сдвиг произошел, ощущала она в себе недоброе чувство к Женьке. «Нашла парня, ничего не скажешь. Подобрала. На тебе, боже, что нам негоже.».
— Да на что мне еще Горбунов какой-то!
— Ты же спрашивала, откуда я знаю? Я и говорю: не понял я сначала, про кого речь, а потом догадался.
— Догадался! Какой догадливый. Тебе б в милиция работать.
Он скатывал шарики из хлебного мякиша, щелчками сбрасывал их со стола. И это Ольге, девушке из семьи, где всегда уважительно относились к хлебу, тоже не нравилось.
— По-твоему, в милиции догадливые?
— Будь уверен. Между прочим, я сегодня на том месте, где Крюков утонул, одного дядечку из уголовного розыска встретила. Он только важными делами занимается.
Женька засмеялся желчно:
— Институт у них под носом обнесли. А поймали налетчиков? Шиш!
— Не бойся, поймают.
— Пинкертон пообещал?
— Если хочешь знать, он как раз этим делом занимается.
— Прямо тебе доложил?
— Представь себе.
Женька посмотрел недоверчиво:
— Скажи-ка! Подошел и доложил?
— А что особенного? Разговорились мы с ним.
Женькину настойчивость она воспринимала как желание ссоры, хорошо знакомую скверную его особенность, но Ольге больше не хотелось уступать злому полумальчишке, всегда и всем недовольному и вымещавшему на ней свои подлинные и мнимые обиды.
— Как это вы с ним могли разговориться?
В раздражении Ольга допустила неточность, малую ложь, она не хотела давать ему повода для новых наскоков, для ревности, в которую не верила.
— Подошел он, и разговорились.
— Подошел. Подошел. — открыто разозлился Женька. — Вы что, приятели? Где это он к тебе подошел?
Пришлось продолжить вранье, которому она значения не придавала. В конце концов, какая разница, кто к кому подошел?
— Остановилась я на берегу перекурить, а он подошел, попросил спичку.
— И разговорились?
— Поболтали немножко.
— О том о сем?
— Представь себе.
— Довольно трудно представить. Врешь ты все.
— Ну, Женька.
— Не врешь? Тогда скажи, пожалуйста, о чем же вы болтали? Он что, приставал к тебе?
— Глупость какая! Про меня разговор был. Устраивает?
— Про тебя? Его заинтересовала твоя особа?
— Жизнь каждого человека интересная.
— Что же ты о себе поведала?
— А тебе зачем?
— Интересно. Как-никак знакомые. Может, ты и обо мне рассказывала?
— В первую очередь.
Он воспринял слова эти всерьез:
— Да какое ты право имела?
— Право!
Этого Ольга стерпеть не могла. Злил он ее все больше. «И почему эти слюнявые мужики, с которыми возишься, как с писаной торбой, тебе же еще и хамят, воображают о себе черте что, хотя сами во сто крат хуже баб, никудышные!». Ольга вскочила Но Женька замахал руками, не дал ей рта открыть.