Мазин и этот выпад оставил без ответа. Его интересовали иные, конкретные вещи.
— И вы отблагодарили его скромным подарком?
— И не подумал.
— Как же попала к Крюкову ваша монета?
— Понятия не имею. Сначала я подумал, что брелок был взят из угнанной машины.
— Помню. А потом вы усомнились. Когда?
— Скоро, очень скоро.
— И настолько перепугались. Почему?
Горбунов лихорадочно полез в карман, вытащил конверт — обычный, голубой, без картинки — и буквально вырвал из него листок бумаги:
— А как бы вы отнеслись к такому?
Мазин прочитал:
«горбунов спасайтесь у убитого вами крюкова нашли ваш брелок».
Слова эти, а вернее буквы, их составлявшие, были вырезаны из газеты и наклеены на бумагу без знаков препинания, и Мазин подумал сразу же, что искать газету бесполезно, потому что «операция» проделана по всем детективным правилам и остатки номера наверняка сожжены. Да и отпечатки пальцев едва ли удастся обнаружить, разве что горбуновские.
— Давно получили? — спросил он.
— Вчера.
Мазин хотел проверить дату по штемпелю, но конверт оказался чист, даже адреса не было.
— Письмо бросили в мой почтовый ящик, — пояснил Горбунов.
— Предполагаете автора?
Он глянул в глаза Горбунову. Но сколько б ни говорилось о том, что лицо — зеркало души, трудно было Прочитать на этой непрерывно меняющейся физиономии, где попеременно возникали то страх, то обида, то надежда, истинную цель, которую преследовал инженер, затеяв такой сумбурный, нелепый разговор, и насколько он верит в собственные, горячо преподносимые опасения.
— Ведь в письме написана правда? — спросил инженер, уходя от ответа.
— Брелок в самом деле найден у Крюкова, — подтвердил Мазин.
— Вот видите! А убийство — не шутка. Уверен, вас не погладят по головке, если вы не найдете преступника.
— Предоставьте наши заботы нам самим.
— Был бы рад. Но. Это касается меня. Очень касается.
— Отказываюсь вас понимать.
— Напротив. Вы меня поняли. Поняли! — крикнул Горбунов, уловив прорвавшееся негодование Мазина.
Тот открыл дверцу и хотел покинуть машину, но инженер схватил его за полу плаща.
— Разве это невозможно? Разве в ваши органы не может попасть бесчестный человек? Карьерист?.. Конечно, я не о вас, — оговорился Горбунов. — Но любой ваш сотрудник, кому честь мундира или личное благополучие дороже.
Мазин уже овладел собой. Сел. Сказал сухо:
— То, что вы вообразили, мог сделать только дурак, а дураков среди моих сотрудников нет.
— Почему же дурак? Напротив! Здесь психология, расчет. Игра на нервах. Решено обострить ситуацию, чтобы толкнуть меня на ложный путь, на необдуманный поступок.
— Считайте, что вы его уже совершили. Инженер выпустил, наконец, плащ из рук.
— Да? Вы так считаете? И что же? Вместо ответа Мазин спросил:
— Вы знакомы с Белопольской?
— Я бы попросил не впутывать в эту темную историю Ларису. Она человек искусства.
— И к тому же единственный человек, с которым я говорил об этой злосчастной монете.
— Но зачем ей посылать анонимку! Она могла поделиться со мной.
— Поделилась?
— Видимо, вы ее так напугали, что она сочла необходимым молчать.
— Не припоминаю, чтобы я ее запугивал. Но что ж, придется поискать вашего доброжелателя. С вашего разрешения, я оставлю письмо у себя.
— Если это необходимо.
— Спасибо. — Мазин уложил листок в конверт. — Итак, вы никого не подозреваете?
— А кого мне прикажете подозревать?
— Приказывать вам я не собираюсь, да и не могу, хочу только посоветовать быть внимательнее. В те дни вы бывали в клубе в необычное время, днем.
— Да, так сложилось. Летом я брал срочную работу. Мне полагались отгулы, я просил присоединить их к отпуску.
— Вы, кажется, отдыхали на море?
— Да. Но я вернулся раньше.
— Почему?
— Какое это имеет значение? Причина сугубо личная.
— Хорошо, хорошо, — не стал настаивать Мазин.
— О том, что я бывал в клубе днем, могли знать многие.
Здесь он был прав. Люди вроде Горбунова обычно имеют множество шапочных знакомств.
— Боюсь, вас избрали объектом какой-то неблаговидной игры. Письмо не мог прислать человек, вам неизвестный. Нелепо подозревать в этом наших сотрудников.
— Иного я от вас не ожидал, — сказал Горбунов недовольно.
Пока Мазин трудно объяснялся с многословным Горбуновым, у Трофимова возникла трудность обратного рода. Его собеседник, бывший приятель Крюкова по таксопарку, оказался человеком не в меру осторожным, замкнутым, из тех, из кого, как говорится; слова клещами не вытащишь.