— А все без толку.
— Этого пока сказать нельзя. Поживем — увидим, может, и толк найдется.
И, воспользовавшись тем, что шофер задержался, пересчитывая выручку, Трофимов забрался в такси.
4
Жеста этого Шура не заметила. Она уже поднялась на крыльцо, когда ее остановил голос из-за заборчика, разделявшего дворы.
— Александра! Зайди ко мне на минутку.
— Зачем еще? Я со смены.
— Да дело у меня. Хочу без посторонних поговорить, а наши ушли как раз.
Несмотря на взаимную неприязнь, сохраняли она отношения обыкновенные, соседские.
— Ладно.
Шура обошла забор, зашла в соседский дом вслед за Ларисой.
Та зажгла свет, сняла пальто. В замшевой миниюбочке и сапогах на платформе артистка хоть и не вполне гармонировала с обстановкой комнаты, где между; оконными рамами по старинке выставляли водочные стопки с солью, но и изгоем не выглядела. Вела она себя дома независимо, однако и без пренебрежения, как бы подчеркивая, что если жизнь здешняя ей по вкусу и не пришлась, то и в войну с этой жизнью она не вступила, а просто обеспечила самостоятельность и пользуется ею, приходит и уходит без раскаяния и без ненужной вражды, игнорируя домашние нападки.
— Садись, Александра, — предложила она, присаживаясь к столу, и положила на белую скатерть пачку сигарет, просыпав на чистую ткань табачные крошки.
Шура тоже присела:
— Что скажешь?
— Скажу. Погоди. Дай сапоги расстегнуть. Жмут проклятые.
— А зачем носишь тесные?
— Такие достала. Я ж их не в магазине выбирал. Зато красивые.
— Стала б я из-за этой красоты мучиться!
Лариса засмеялась, проведя ладонями по полным икрам.
— Ты, Шурка, пережиток.
— А ты передовая?
— На уровне.
— Каком? Барахольском?
— А что? Чем плохой уровень Мне нравится. Только денег вечно не хватает.
— Тратишь много.
— Я-то? Да мне в десять раз больше дай — и не хватит!
— Не выдумывай. Зачем тебе столько?
— Чтобы жить, Шурочка.
— Будто у тебя три жизни.
— В том-то и беда, что одна Да еще женская. Сколько она длится? Вот. — Лариса показала кончик пальца. — Так что смени пластинку, Александра. Не люблю проповеди. Все к одному гнут Живи, как им нравится. Тут отец зудел, теперь коллектив внушает. А я по-своему жить хочу. Так мне нравится. Вопросы есть?
— Да живи, пожалуйста. А вопрос один: зачем позвала? Что скажешь?
— Да есть что. Мы с тобой подруги, Шура.
— Вот уже не замечала, — перебила Александра.
— Не лезь в бутылку раньше времени. — Лариса стряхнула табачные крошки на пол. — Не задушевные, Конечно. Ты постарше, а все-таки рядом выросли. Делить ничего не приходилось. За что же ты меня так ненавидишь?
Шура смутилась немного от этого поставленного ребром вопроса, но хитрить не стала.
— Никто тебя не ненавидит, а не люблю, точно.
— За что?
Лариса зажгла спичку.
— Сама знаешь.
— За Вовку? Глупо это.
— Не смей! Умер он.
— Но не по моей же вине! Пойми! Ты ж умная. Мне мать всегда говорила: смотри, какая Шурка серьезная, не то, что ты!
— Это старые разговоры, а Вовку ты довела.
Шура сказала это упрямо, хотя внутренней полной уверенности в ней уже не было, поколебал ее Трофимов, но и страшное предположение Трофимова о банде, с которой брат ее, пусть случайно, не злонамеренно, однако находился в каких-то трагических связях, тоже было для нее неприемлемо, отталкивало, и потому легче было Шуре винить эту расфуфыренную, гладкую Ларку, не знающую, по представлениям Шуры, настоящего труда, а развлечение одно, игру на сцене и в жизни.
— Значит, мстить решила?
— С чего ты взяла?
— Тебе лучше известно.
— Не выдумывай, Ларка! Пойду я лучше.
— Нет, подожди. Ответь сначала, что ты задумала — в тюрьму меня посадить или только грязью облить, из театра выжить?
Лариса говорила напористо, по-хозяйски положив локти на стол.
— Тронулась? — спросила Шура пораженная.
— Я не тронулась. Мне соображать нужно, раз ко мне милиция ходит по твоим наговорам. — И вдруг, швырнув догоревшую спичку, Лариса выкрикнула: — Это же подло! Подло!
— Постой, Ларка.
— Нет, я скажу. Если Вовка и любил меня и даже погиб из-за меня, как ты вообразила, то при чем тут грабеж, при чем?
— Грабеж? — возразила Шура неуверенно, и Лариса эту неуверенность тотчас заметила.
— Ага! Спрашиваешь? Нет уж, не притворяйся! Ты же честная, прямая Шурочка Крюкова, не то, что я, Ларка-кривляка, как вы меня прозвали. Как же ты открытыми глазами на меня смотришь и врешь? Брось, дорогая. Не хватает тебе профессионального мастерства невинность изображать. Значит, не знаешь, не ведаешь, зачем ко мне Мазин приходил?