— Что ж, и не выиграет, значит?
— Нет. Всю жизнь в таком анабиозе не просидишь, иначе зачем и закон преступать. Но какое-то время, если выдержка и терпение есть, можно, конечно. Однако как? Спокойненько лежа на печи? Простите, не верю. Нервы-то и у преступников есть, да еще и не самые, крепкие, как правило. Во всяком случае, покой ему и не снится. Ворочается, прислушивается, присматривается. Идет время. Если недалек, глуп — возникает иллюзия: пересидел, дескать, обманул! Появляется соблазн нового преступления.
— Мы, вроде, не о дураках рассуждали.
— А с «умными» еще хуже. «Умный» боится. И правильно делает. Понимает, что безопасность его шаткая и ненадежная. Но на этом «ум» и кончается. Дальше начинаются опаснейшие глупости. Потому что к преступнику укрепить безопасность? Нужно скрыть следы. Избавиться от свидетелей. Ведь пока свидетель жив подлинной безопасности быть не может. Вы согласны со мной?
— Ну, — усмехнулся тренер. — Интересно вы рассуждаете. Одно удовольствие слушать. Может, по рюмочке пропустим? У меня рыбка вяленая имеется.
— Спасибо. Не хочу.
Девятов опустил потянувшуюся к шкафу руку.
— Дело хозяйское. Я сам не люблю, когда пить заставляют. Это от бескультурья нашего. «Пей до дна! Пей.». А зачем, спрашивается, если охоты нет?.. С умным человеком и в трезвом виде поговорить приятно.
Девятов разговорился постепенно, и теперь откликался на слова Мазина не короткими, лишь бы отделаться, репликами, а весьма продолжительными тирадами:
— Я, если честно, от вас такой психологии не ожидал. Недооцениваем мы милицию. И не удивительно. Честному человеку откуда вас знать? Мы ваших сотрудников только на перекрестках видим. А вы ишь как Горбунова копнули! Вглубь.
— Я по-моему, ясно сказал: речь не о Горбунове.
— Ну, это понятно, — закивал Девятов согласно. — Это понятно. Тут дело служебное. Не для постороннего человека. Что у вас на уме, нам знать не положено. Это понятно, — повторил он навязчиво. — Не будем лукавого по имени называть. Будем по-вашему — преступник. И точка. А Редькин с Крюковым свидетели получаются? Или сообщники?
— Это одно другому не противоречит.
— Верно, верно. Сообщник — он и есть самый худший свидетель. Он-то все знает, без ошибки. Только вряд ли оба сообщники. Крюков — вернее, а Редькин — совсем мямля. Какой он сообщник? Нет, этот сам выкинулся, точно.
— Я сначала тоже так думал, — сказал Мазин.
— Да ну? Сначала? А потом?
Мазин слукавил немного, помедлив с ответом.
— Секрет? — спросил Девятов.
— Вообще-то дело служебное, но, между нами существует предположение, что в квартире Редькина в момент его смерти находился посторонний человек.
Девятов поднялся с койки непроизвольно, быстро, даже качнулся, неудачно поставив ногу.
— Разыгрываете?
— Зачем? — пожал плечами Мазин. — Мне ваша помощь нужна. Зачем мне вас разыгрывать?
— Да что ж они там не поделили?
— Не знаю. Может быть, деньги. Денег мы у Редькина не нашли.
— А искали? Его все-таки подозреваете?
— Я лично сомневаюсь. Согласен с вами — мямля.
Тренер все еще переваривал услышанное, шагая по комнате взад-вперед, рискуя отдавить Мазину ноги. Комнатка была тесной.
— А ведь в тихом болоте черти водятся, а?
Он все-гаки натолкнулся на ногу Мазина и остановился.
— Прошу прощения. Увлекся.
Мазин подобрал ноги.
— Да вы, кажется, увлекающийся человек.
— Почему увлекающийся?
— Сначала Горбунова с Редькиным отмели начисто, а теперь иначе на них смотрите.
— Да ведь как смотреть! Вас послушаешь и иначе увидишь.
— Ну, я этого не хотел. Я все только предположительно. Пока очень мало мы знаем, к сожалению. Настолько мало, что я и вас заподозрить могу.
— Меня?
— Почему бы и нет? Вас тоже могли заинтересовать планы Горбунова.
— Шутку понял. Но я с Горбуновым в компанию не гожусь.
— Психологическая несовместимость?
— Вот именно.
Мазин уловил отчетливую враждебность. Настоящую, выходящую за рамки той словесной дуэли, что они вели с переменным успехом и разными целями — он, чтобы прояснить непонятное, а Девятов… может быть, чтобы скрыть, а возможно, из обыкновенного упрямства человека, считающего себя «волевым», не поддающимся давлению. Хотя для упрямца он слишком часто колебался во вначале безапелляционных выводах.
— А с Редькиным?
— С Редькиным? — Девятов хотел было опять шагнуть, раздумал, сел. — Что у меня с ним общего?