— Ой имел в виду не то, — заявил Грунтор. — Ты изменилась.
Рапсодия нахмурилась:
— В каком смысле?
— Он имеет в виду, — донесся до нее сухой голос Акмеда, — что вздумай ты вернуться к своему прежнему занятию, ты бы могла попросить любые деньги и получить их за одну только возможность на тебя поглазеть.
Рапсодия сердито покачала головой.
— Когда ты прекратишь вспоминать мою прежнюю профессию? — спросила она. — Я же не рассуждаю о твоих прошлых грехах! И поверь мне, никто не платит денег только за то, чтобы посмотреть на женщину.
Акмед вздохнул, твердо зная, что теперь за это платить будут.
— Рапсодия, ты стала гораздо красивее, чем была, — настойчиво повторил он. — Ты ослепительна!
Рапсодия взглянула на его лицо, освещенное далекими отблесками огненной стены. Он всегда старательно следил за тем, чтобы постоянно оставаться в плаще, и почти никогда не снимал капюшона. Иными словами, Акмед вел себя как человек, который знает, что смотреть на него неприятно. Теперь же Рапсодия никак не могла понять, почему он так решил. Он не был уродом — по крайней мере, с ее точки зрения. Его лицо отличала своеобразная красота — словно какой-то бог начал создавать шедевр, но забыл закончить его лепку.
Незавершенная голова статуи, приставленная к телу, вся состоящая из не слишком подходящих друг к другу деталей и лишних кусков глины; небольшой нарост, чтобы показать, где будет нос; несколько неровных следов от указательных пальцев — глаза; тонкая линия, отмечающая то ли улыбающийся, то ли сердитый безгубый рот.
Разные глаза, сетка тонких сосудов, просвечивающих сквозь кожу, — а все вместе создавало произведение искусства, некрасивое с точки зрения привычных стандартов, но завораживающее и редкое. Возможно, он видит нечто похожее и в ней?..
— Знаешь, ты и сам ничего, — заявила она, улыбнувшись.
Акмед посмотрел на Грунтора, оба покачали головами и отвернулись. Она ничего не поняла. И, судя по всему, не поймет.
15
РАДОСТЬ ОТ ТОГО, что им удалось пройти сквозь стену огня, быстро осталась в прошлом, поскольку путешественникам пришлось вернуться к прежнему путешествию вдоль Корня, словно ничего не изменилось. Казалось, время остановилось и им суждено плутать под землей бесконечно. Силы им придавала лишь мысль о том, что они миновали центр и теперь, может статься, приближаются к концу своего странствия.
Наверное, в самом начале их толкало вперед отчаяние, граничащее с безумием; теперь же, хотя им по-прежнему казалось, что путь бесконечен, а время течет с такой же сонной медлительностью, у них появилась надежда. Когда стена пламени осталась лишь в воспоминаниях, вместе с ней исчез и свет, и путники снова продвигались вперед в кромешной мгле. Иногда они переговаривались друг с другом, но лишь затем, чтобы не сойти с ума.
Их одежда истрепалась и превратилась в лохмотья, обувь развалилась, штаны на коленях протерлись до дыр. Грунтор пожертвовал капюшон от своего плаща, а Рапсодия запасные струны от арфы, и они соорудили некое подобие новой обуви для всех троих — обвязали ноги тряпицами, чтобы защитить их от острых камней, а подошвы вырезали из голенищ старых сапог. Но это не слишком надежно защищало: ноги быстро покрывались синяками и кровавыми ссадинами.
Рапсодия снова начала петь свои лиринские гимны звездам, хотя день и ночь давно перепутались, а сама она оказалась так далеко от солнца и звезд, что даже не хотела об этом думать.
Теперь она считала рассветом то время, когда путешественники просыпались, и пела утреннюю песнь, одеваясь и пытаясь расчесать спутанные волосы. Когда же они, обессиленные, останавливались и разбивали лагерь, она произносила ночную молитву, иногда засыпая от изнеможения прямо посреди чтения.
Грунтор и Акмед слушали, молчали, никогда не прерывая молчания до тех пор, пока Рапсодия не закончит петь. Порой они еще некоторое время мрачно обсуждали ситуацию, в которой оказались, и строили планы, которые наверняка бы огорчили девушку, если бы она не спала.
Как ни странно, время не оставило никаких отметин на троих путниках. Огонь разгладил шрамы и морщины — следы сражений и тяжелой жизни. И что самое поразительное — сейчас они выглядели моложе, чем когда спустились под землю. Целую вечность назад. Их юность словно бы бросала вызов бесконечному путешествию.
Рапсодия становилась все красивее с каждым новым днем. Ее окружал ореол неотразимой привлекательности, притягивающей к себе взгляды, словно магнит.
Но вот они поняли, что приближаются к поверхности. Коридоры неуклонно поднимались вверх, и путникам все чаще приходилось взбираться по корням, очень похожим на те, по которым они спускались в самом начале своего путешествия.
Туннель снова стал сырым и скользким, Рапсодия все время мерзла, в измученное тело вернулась боль. Теперь они постоянно шли по пояс в воде или липкой грязи. Множество раз сильные потоки чудом не смывали их вниз, в бездну.
Наконец путешественники попали в сухой горизонтальный туннель. Его потолок терялся где-то наверху, и они смогли идти дальше, выпрямившись в полный рост среди сталактитов, возникающих словно из пустоты и напоминающих гигантские сосульки. Тут и там из пола торчали сталагмиты, похожие на острые зубы диковинного чудовища, в пасти которого оказались путники.
Они старались продвигаться среди скалистых выступов как можно осторожнее, и все же Грунтор получил несколько довольно чувствительных ран, когда пару раз налетел на неожиданно возникшее на пути препятствие.
Вскоре путники оказались в пещере, где вдоль стены свисал длинный, тонкий сталактит. Акмед осторожно прошел мимо него, стараясь не задеть, — ему совсем не понравилось новое препятствие.
Однако когда около сталактита оказалась Рапсодия, пещеру неожиданно озарила яркая вспышка света. Разлившееся вокруг сияние слегка приглушали темные стены, и тем не менее трое путников невольно прикрыли глаза. Они привыкли к сумраку подземелья, и потому даже тусклое свечение причиняло глазам почти невыносимую боль. Грунтор громко выругался на языке болгов.
Рапсодия с трудом дотянулась до сверкающего камня и прикоснулась к нему рукой. В отличие от других сталактитов, мимо которых они проходили, этот висел под углом к стене. Как только девушка до него дотронулась, часть скалы обвалилась и осколки посыпались на пол. А в следующее мгновение на волю вырвался ослепительный луч света, который заставил всех троих снова вскрикнуть от боли и прикрыть глаза руками.
— Что это? — послышался резкий голос Акмеда.
Рапсодия осторожно посмотрела сквозь пальцы. Кончик сталактита горел, точно раскаленное железо, а по всей его длине метались языки пламени. Несколько секунд девушка изумленно разглядывала его, а потом снова протянула к нему руку. Когда ее пальцы приблизились к огню, он разгорелся еще сильнее. Рапсодия сделала шаг назад, и пламя успокоилось, вернувшись внутрь сталактита.
С той же уверенностью, что провела ее через огонь, Рапсодия принялась высвобождать сталактит из каменной оболочки, которая тут же, не рассыпаясь, упала на пол, открыв взгляду сияющий луч света, окутанный оранжевыми языками пламени. Рапсодия затаила дыхание.
— Это меч, — прошептала она.
Фирболги быстро переглянулись. Рапсодия оказалась права — на покрытой грязью стене висел сверкающий меч, клинок которого украшали замысловатые рисунки и окутывал сине-голубой огонь.
— Вытащить смогешь, мисси? — спросил Грунтор.
— А ты уверен, что ей стоит это делать? — вмешался Акмед.
— Не думаю, что сумею до него дотянуться, — ответила Рапсодия и принялась оглядываться по сторонам в поисках чего-нибудь, на что можно было бы встать.
Грунтор опустился на одно колено и похлопал себя по могучей ляжке.
— Забирайся, — предложил он и ухмыльнулся. Рапсодия улыбнулась ему в ответ, положила одну руку на громадное плечо и забралась на колено фирболга.