Мне кажется, в глазах идола полыхнуло пламя. Внезапно на голову наваливается тяжесть, ужас захлёстывает меня, ноги наливаются свинцом, и повеяло холодом, будто сошла снежная лавина. Возникает уверенность, он жертву принял и не так как хотел я, а как хотел он. Он принял страшную жертву, людей.
— Бегом в пещеру! — холодея от безысходности и страха, — выкрикиваю я.
Семён, ошарашенный, в великом удивлении смотрит на меня, но без лишних слов спешит вслед.
Из пещеры несёт гнилью и падалью, влажно и скользко. Нити грязной паутины, вперемешку с серым мхом, в изобилии скопились на стенах. Мелкие твари, похожие и на пауков и на мокриц одновременно, поспешно разбегаются в разные стороны. Мы наступаем на них, они противно хрустят и лопаются.
Тусклый свет с трудом пробивался сквозь щели вверху, и смутно различается пространство вокруг, а оно мерзко. Шерсть, кости мёртвых животных, устилают всё пространство. Запах невыносимый и почти материальный страх наполняет пещеру.
Я останавливаюсь, на меня налетает бледный, вспотевший Семён:- Зачем они сюда пошли? — шепотом произносит он.
— Их позвали, — уверенно говорю я. Нехорошее предчувствие опустошает душу, оставляя лишь леденящий холод.
— Кто?
— Не знаю, но кажется, нам необходимо уходить и очень быстро, чувствую, нас едва терпят.
— А как же ребята?
— Вон они, — с содроганием указываю на дальний угол пещеры. Я только сейчас их увидел. И ещё, нечто бесформенное склоняется над безжизненными телами и пожирает их плоть.
— Боже, — отшатнулся Семён, но утыкается в липкую паутину, едва не вскрикивает. Вовремя прикрываю ему рот ладонью.
— Тихо, уходим, — шепчу я, — им ничем не помочь.
Не сводя глаз от вселяющего слепой ужас существа, медленно пятимся.
Тварь копошится над мёртвыми телами. Она, то прижимается к ним вплотную, то вздыбливается. В тишине слышится противное потрескивание челюстей и скрип членистых лап, когда тварь упирается об выступы камней, дабы вырвать очередную часть человеческой плоти.
В великом страхе и скорби, покидаем пещеру и мчимся прочь от кошмарного места. Благоразумно сворачиваем с тропы и углубляемся в лес. Переходим на шаг. Бредём как зомби, не менее часа, затем спохватываемся и останавливаемся, растерянно смотрим друг на друга. Мы оказались в непролазной чаще, вокруг возвышаются древесные гиганты, стволы каждого не мене десяти
метров в обхвате. Тихо в лесу, сумрачно, куда не посмотришь: сплошь тёмные колонны из исполинских деревьев, мощные папоротники, гибкие лохматые лианы, шапки мха на тёмных валунах и ни одного лучика света, готового разрядить суровую картину.
— Похоже, заблудились, — констатирую я, сей факт.
— Из огня да в полымя, — бурчит Семён. Его взгляд растерян, жирок на боках колышется от бурного дыхания.
— Подожди, — во мне вспыхивает надежда, присаживаюсь на корточки. На мху, чётко виднеются наши отпечатки ног, — дорогу назад найдём.
— Если нас кто раньше не оприходует, — с пессимизмом замечает Семён, указывает на виднеющиеся чуть в отдалении следы зверя с ярко выраженными отпечатками когтей.
— Значит, надо сделать то, ради чего мы здесь, оружие. Думаю, нам жизненно необходимы тяжёлые копья и хорошие дубинки. Луки сделаем позже.
С энтузиазмом, близким к лихорадочности, прочёсываем ближайшие кусты и поросль молодых деревьев. Изнурительный труд вознаграждает нас. Менее, чем через час набирается достаточно заготовок для крепких копий и хороших дубин. Обсидиановыми лезвиями вырубаем прочные и гибкие ветви из тиса. Будет из чего делать луки. Теперь мы были более-менее вооружены. Единственно смущает факт, за свою жизнь, самым крупным животным, с которым я смог справиться, был наш кот, который выпрыгнул в окно, с целью обрести своё дикое, природное начало. Я поймал его в соседнем дворе. Несмотря на то, что он изодрал и искусал руки, не отпустил жирную тварь. В результате этой битвы я даже угодил в больницу. У меня до сих пор сохранились шрамы от кошачьей любви к свободной жизни. Затем котика кастрировали и он, судя по всему, остался этим, доволен, по крайней мере, уже не убегал и мурлыкал, когда брал его на руки. Но, держа в руке тяжёлое копьё, я ощущаю такую уверенность, даже дрожь появляется в руках от возбуждения. Сила приходит ко мне, я чувствую это. Наверное, возникает то нереализованное при безмятежной цивилизованной жизни. Я ощущаю запахи, много запахов, обостряется слух, да и мощь в мышцах чувствую непривычную, упругую и приятную. Может это выброс тестостерона? Я различаю запах, исходящий от наших следов, терпкий аромат от следов зверя. Знаю, тот прошёл несколько часов назад. И, самое главное, понял, я хищник, по крайней мере, исходя из того, что на этот момент имею копьё и… хочу есть. Ветер доносит запах травоядного, я поворачиваюсь в ту сторону, мышцы напружинились, но отдёргиваю себя. Я, цивилизованный человек, нельзя идти у природы на поводу. Хотя, почему нельзя? Резонно задаю себе философский вопрос. Есть ведь хочется.