По моим расчётам скоро должны выйти на плато. Лес посветлел, иногда в просветах между крон лесных великанов, пробивается небо, и брызгают на землю лучи Солнца. Появился кустарник, папоротники стали гуще и выше. Орхидеи заполнили все освещённые участки, наполняют воздух сладким благоуханием. И, конечно, всё пространство заполнено щебетанием птиц и резкими криками мелких зверьков, шныряющих меж ветвей.
Далёкий звериный крик застаёт меня врасплох. Споткнувшись, едва не роняю лук. Все остановились, прислушались. Вновь раздаётся вопль и был он ужасен тем, что прослеживается в нём нечто человеческое и наполнен он горем и тоской. Игорёк неожиданно встаёт на ноги, вытягивается в струнку, взгляд тревожный. Некоторое время так стоит, затем, поскуливая, забегает за Семёна и вцепляется в его пояс.
— Это в той стороне, где мы похоронили лесного человека, — в волнении говорит князь Аскольд.
— Знаю.
— Игорь ребёнок этой самки,… женщины, — поправляется Аскольд.
— Похоже на это.
— Малыша надо оставить.
— Игорёк боится. Он не хочет, — встревает в разговор Семён.
— Надо отдать матери, — я непреклонен.
— Она идёт по нашим следам. Необходимо делать остановку. Дождёмся её, — предлагает князь Аскольд.
Не хотелось терять время, но моральные соображения одерживают верх.
— Привал, — командую я.
Охотники расположились полукругом, копья держат горизонтально лесу.
Игорёк пристроился рядом с приунывшим Семёном, зубки спрятались во рту — ничем не отличишь от обыкновенного ребёнка.
Лес хорошо просматривается. Мы замерли. Прошло тридцать минут, затем час, никакого намёка на приближение лесной женщины. Думая, что она опасается нас, толкаю малыша вперёд. Ребёнок в недоумении уставился на меня, взгляд чистый, тревожный. В ожидании поддержки поворачивается к Семёну. Мой друг отводит печальные глаза. Мальчик тоскливо взвыл и неуверенно трусит вглубь леса, на полдороги замедляет бег, останавливается, оглядывается, в глазах ужас.
Садится на корточки и больше не шевелится. Бедный, он не понимает, что от него хотят. Так он сидит с полчаса, подвывает со страха.
Люди сопереживают маленькому существу, даже краснолицый охотник морщится в сочувствии.
Когда ты появишься? С растущим раздражением думаю я. Но она так и не вышла, может горе доконало или испытывает равнодушие к малышу. Кто знает? Чужая душа, потёмки. В любом случае испытываю облегчение, понимаю, как страдает Семён и мучается мальчик.
— Время вышло. Семён, зови мальца, — как можно спокойнее говорю я.
— Игорёша! — вытягивает тот руки. Румянец играет на лице, улыбка во всё лицо.
Ох, как тот несётся обратно. Как волчонок прыгает и пытается облизать сероглазого богатыря.
— Мать не пришла, ребёнок будет жить у нас. Семён, возьмёшь на воспитание, — строго говорю я. Вижу, он не против, глаза светлеют в порыве нежности. Что-то мне подсказывает, непростая судьба будет у малыша и весьма значительная.
Итак, мы продолжаем путь, а время склоняется к вечеру. Как это некстати. Слишком задержались в пути. Разборки с медведем, очевидно, придётся отложить до утра. Где бы стоянку расположить как можно безопаснее? Мысли мучительно стучат по мозгам. Ночью расклад явно не в нашу пользу. Точно, при Луне попрёт множество хищников на охоту, может, мишка нас учует, а он людоед. В темноте не наберёшься с ним проблем.
Тут взгляд упирается в маячащую в отдалении чёрную трещину в земной коре. А, что если укрыться на её склонах? Мелькает безумная мысль. Я подзываю Аскольда:- Время к вечеру, необходимо готовить ночлег.
— И как можно быстрее, — князь тревожно оглядывался.
Солнце безжалостно стремится уйти за горизонт. Предвестники надвигающихся сумерек упорно дают о себе знать. Дневные птицы замолкли, сочно перекликаются между собой козодои, вдали на болоте, активно жарят с концертом лягушки.