— Что-то ты скисаешь, друг мой. Сам приведёшь, — я стараюсь возмутиться.
— Почему-то, детство вспоминаю, не к добру, — вздыхает он. Я с Семёном, переглядываемся.
— Мы отведём их в Град Растиславль, — серьёзно говорю я.
В глазах сильного человека мелькает признательность. Он, почему-то уверен, нам под силу преодолеть пыточную Полосу препятствий. Он, как добропорядочная собака, признал в нас волков. Опытные люди, всегда в состоянии оценить силу других.
Не спеша, проходит день, лезем в вонючий барак. Мужчины стараются отвлечься от предстоящего испытания, кто как может. Кто-то играет в кости, другие, бесцельно склоняются по бараку, часть спит, или делает вид, что спит. Дмитрий, отодрал кусок доски, обстругивает её — хоть какое, но оружие. Правда, если выпустят медведей, они не заметят этой щепки.
Прилёг на необструганные доски, вспоминаю, чему учил Зирд. Ругаю себя за то, что был таким плохим учеником. Хотя, если разобраться, сам Зирд, овладевал магией ни одно столетие. Что требовать от меня, земного человека, едва царапнувшего сорокалетний рубеж.
Незаметно подкрались гнусные сумерки, глазом не моргнёшь и — утро. На ум ничего не приходит. Прекрасно осознаю, даже, если пройдём Полосу препятствий, увечий не избежать. Перспектива не радует.
Семён, по своему обыкновению, тихо мурлычет песенку. На него зло косятся, но замечаний не делают. Трудно воспитывать человека, с такими мышцами.
— Сам Росомаха прибудет на «аттракцион», — неожиданно заявляет Дмитрий.
— Какая, росомаха? — приподнимаюсь на локтях. Но уже знаю, о ком он говорит. Совсем плохо. Этот, точно узнает нас.
— Генерал, Виктор Павлович, прозвище у него такое. Преданный пёс самого императора Вилен Ждановича. О нём ходят легенды, лишь, князь Аскольд, ему ровня.
— Дела, — встаю с нар, Семён перестаёт мучить публику, замолкает.
— Слышали о нём?
— А кто не слышал, — нервно прохаживаюсь.
— Нам, какое дело, до него, — не понимает нашу реакцию Дмитрий.
— Дела, нам, до него, никакого нет, — соглашаюсь я. — А вот у него, к нам…. Всё, пора спать, завтра непростой день.
Утро, как обычно, приходит неожиданно, в вонючий барак, врывается свежий ветер, мотылёк, занесённый сквозняком, с грохотом бьёт меня в лоб, прорываются светлые лучики Солнца, оживляют убогое помещение.
Народ нехотя поднимается с запотевших досок, лица хмурые, злые.
— Быстрее, рабы, приводим себя в порядок, и строиться в загоне, — знакомый мужик, со шрамом от уха до шеи, возвышается в проёме, добродушно посмеивается. — Жрать, не советую, если распорите живот, пищей залепите кишки. А это — инфекция.
— Во, гад, беспокоится, — обозлился Семён.
— Гнида, — соглашаюсь я.
Толпясь, выходим из барака, щуримся от яркого света. Полным ходом идут приготовления. Вдоль Полосы препятствия, устанавливают длинные скамейки, на шестах развешивают разноцветные ленточки, доносится запах жареного кабанчика.
Настроение у жителей приподнятое, праздничное. Бабы нажарили семечки, малышня бегает с леденцами на палочках. Много воинов. Все в доспехах, держат мечи и тяжёлые копья. Стоят шеренгами вдоль «аттракциона».
Привлекает внимание один человек, он отличается от всех большим горбом на спине и застывшим лицом, словно маска одета на изуродованное лицо. Его побаиваются, но не трогают. Он долго смотрит на нас, от его взгляда, мороз проходит по коже. Словно и не человек он вовсе. Наконец он уходит, смешивается с толпой, но, его взгляд, всё равно ощущаю, изучающий, холодный.
Прибывают первые гости, публика разнообразная. Кто пешком, кто верхом на прирученных лошадях, кто на повозках.
Хмурюсь, наблюдая за прибывающими людьми, для них, это, праздник, развлечение. Радуются как дети. Невероятно как быстро растеряли сострадание, доброту. Разбухла в душах гниль. Так, потихоньку, скатятся до уровня людоедов.
Внезапно слышится барабанный бой, голосят дудки. Народ срывается с места, бежит встречать неких высоких гостей.
— Строиться в загоне, — ревут надсмотрщики. Свистят плети, нам приходиться поспешно становиться в одну шеренгу.
Стучат копыта, во двор врываются всадники. Слуги принимают поводья, помогают спешиться знатным особам. Стёпка, суетится, заламывает шапку, улыбается во весь рот, жестикулирует, как есть — Петрушка.
Его, узнаю сразу. Он отличается других всадников. Одет неприлично просто. Видавшая виды, изрядно потёртая кожаная куртка, небрежно накинута на плечи, выцветшие штаны, из грубой ткани. Но, широкий пояс, сверкает золотом, и подвешен к нему грозный меч, с блистающими каменьями на рукоятке.