Вылазку назначили произвести ранним утром, когда пещерный медведь, после трудовой ночи, посапывает в пещере.
Князь Анатолий Борисович, выделил шестерых воинов, вооружённых тяжёлыми копьями, может и мало, но остальные, он сказал, пока не подходят для этой миссии.
Утром, когда ночных сверчков сменили трескучие кузнечики, мы выходим из города и, по свежей росе, бредём по тропе, навстречу приключениям на свою… голову.
Тетиву на мощный лук нацепил заранее, Семён волочёт дубину, украшенную осколками обсидиана, Аскольд, блочный лук, по силе не уступающий моему, но более лёгкому в обращении.
На плато я останавливаю группу у тропы, по которой прошлый раз мы так неблагоразумно пошли. Меня неприятно удивило то, что она приблизилась прямо к обрывам, о чём наличествовало полёгшая под брюхом существа сочная трава и голубоватая слизь. Прислушался. Кровь быстрее побежала по венам, все чувства обостряются, из глубины души выползает некая древняя непонятная сила, будоражащая сознание. Вновь множество запахов обволакивают меня. Пахнет мятой, свежестью лимонника, горечью бессмертника, мёдом диких пчёл, навозом копытных и,… я вздрогнул от отвращения. Ветер донёс до моих ноздрей гнилостный, смрадный запах смерти. Кто скажет, что смерть не пахнет? Ещё как пахнет! Волоски на теле вмиг приняли боевую стойку, то есть, дыбом. Мурашки ползут по телу, словно большие африканские сороконожки. Рот наполняется вязкой слюной, в горле запершит.
— Туда нельзя, — я с трудом шевелю языком в пересохшей гортани.
— Медведи? — встрепенулся Аскольд.
— Нет, это, то членистоногое, сожравшее ребят.
— Нас много, может, завалим? — с сомнением говорит Аскольд.
— Нет, князь, не получится. Оно чужое, даже для этого мира, — где-то в моём сознании гнездится данная уверенность.
— Но,… у нас миссия….
— Эта тварь страшнее медведя, — мне словно со стороны некто подсказывает эти сведенья.
— Не возвращаться же назад, — Аскольд обескуражено чешет бородёнку.
— Мы можем у обрыва пройти, но будем уязвимы, если медведь всё, же решит устроить засаду. Они хитрые, умные. Лучше не рисковать. Обойдём тропу. Придётся уйти в лес. Крюк не малый, но не пересекать тропу. Насекомое её чем-то намазало, узнает о нас тут же.
— Давно хотел погулять в лесу, — усмехается Аскольд.
— Согласен, князь, лучше погулять в лесу, — как боевой конь щёлкает челюстями Семён. — И домой, окружим город кольями, чего ещё надо, — добавляет браво.
— Нет, Семён, мишку навестить необходимо сегодня, — мягко говорю я.
Взгляд друга тускнеет:
— Если необходимо навестить, почему нет. Вон, сколько нас, мужиков.
Я морщусь:
— Не мужиков, а мужчин. Улавливаешь разницу?
— Как-то, нет? — искренне признаётся сероглазый богатырь.
— У меня ассоциация образа мужика, как нечто грубое, ленивое, хитрое, пьяное, иногда энергичное для совершения гнусных целей существо. А мужчина, он и в Африке, мужчина. Во все времена герои были мужчины: Македонский, Александр Невский, Суворов, Кутузов, Нахимов, Георгий Жуков…, а разбойники — мужиками: Стенька Разин, Емельян Пугачёв, Котовский, Ельцин….
— Ельцин был патриотом, — вновь лязгает челюстями Семён.
— Не буду спорить. Вот только могучая империя под названием СССР развалилась: «Пусть каждый берёт столько суверенитета, сколько сможет», — цитирую слова первого президента.
— Это Горбачёв развалил! — горячо кричит наш патриот.
— И он, тоже, — соглашаюсь я.
— Кстати, для справки, у Котовского дворянские корни, — Аскольд беззвучно смеётся.
— Да? — удивляюсь я.
Мужчины в отряде реагируют по разному, кому до одного места, кто-то солидарен с Семёном, кто, со мной.
— Я уважаю твои взгляды, дружище, не будем спорить по пустякам, нет здесь ни ельциных, горбачёвых, кашпировских и тому подобных — есть мы. Вот это важно. Хотя, мужики не испорченные революцией, в те, далёкие времена. Совсем другие. Кормильцы, таланты и пр. пр. И разбойники среди них были и человеколюбцы. Одним словом, люди, простые смертные люди. Перестройка испортила их и квартирный вопрос, — усмехаюсь я. — Однако задержались у тропы, смрадом смерти от неё несёт, можно задохнуться. Зверь, в этой местности умный, через тропу не переходит. Видите, их тропки резко сворачивают в сторону. Знают эту тварь. Меня страшит, что членистоногое расширяет свои охотничьи угодья. Или оно растёт, или — ждёт потомство. Боюсь, для нас это будет сильной головной болью. Радует то, существо не сходит с тропы. Нападает строго в их направлениях, видите, все местные животные не боятся быть рядом, но на дорогу не заходят. Вижу в этом большой смысл. Наверное, членистоногое плохо видит и не ощущает запахов, ориентируется исключительно на свои сигнальные линии. В любом случае, тварь страшна. Неизвестно какие сюрпризы принесёт. В самое ближайшее время, придётся с ней разобраться, — я едва не рассмеялся, увидев, как отреагировал на мои слова Семён. Воинственно выдвинутая челюсть, с хрустом вернулась на своё место, взгляд затуманился, устрашающего вида дубина, упала в траву. Богатырь сник, слюни текут от страха.