Но вернемся к краткому изложению биографии Бёлля и его оценкам и самооценкам, относящимся к периоду, предшествовавшему войне. Вот еще фрагменты разных его интервью и воспоминаний: «В 1933 году пришел Гитлер, и это стало незабываемым решающим событием, и не в ретроспективном плане, а в том смысле, что вид марширующих нацистских колонн я не могу забыть по сию пору. Он во многом определил мою жизнь. Он определил мой иногда преувеличенный страх перед малейшим проявлением фашизма». Это сказано в 1974 году в интервью Би-Би-Си, но Бёлль еще не раз упомянет о своем страхе перед фашизмом, который «застрял в нем очень надолго, если не навсегда». Спустя 11 лет после того интервью, в мае 1985, он напишет в «Письме моим сыновьям», что «даже едва уловимый дух фашизма» повергает его в панику. Он признается: «Я держу свою машину полностью заправленной, ношу в кармане деньги, по меньшей мере на неделю жизни, и поселился неподалеку от голландской и бельгийской границы. Сумасшедший, сумасшедший, я знаю».
Еще один штрих из юношеских воспоминаний: «Я тогда, вероятно, один из немногих немцев того времени, прочитал «Майн Кампф». Это было обязательное школьное чтение, и учитель немецкого – я и сегодня восхищаюсь его мужеством – читал эту книгу вместе с нами. Потом он начал ее исправлять. Он был не слишком эстетически утонченный учитель: он занимался сухим, трезвым разбором немецкого языка, и эту неописуемую языковую конструкцию, какой является «Майн Кампф», он на занятиях подвергал самой настоящей редактуре. Мы получали, например, такое задание: страницы 180-210, то есть 30 страниц, сократить до десяти, то есть убрать всю языковую шелуху, вымарать весь хаос идиотских словосочетаний и выражений. Мы тогда не понимали, насколько смело это было. Сегодня я это понимаю… Мне было 17, возможно 18 лет и я узнал, что нам предстоит».
Бёлля отправляли то в Польшу, то во Францию, то он находился в казармах в Германии, валялся в госпиталях. Он числился негодным к строевой службе и вынужден был охранять казармы, что было ужасно: «Я всегда ненавидел казармы больше всего остального». После чего в Кёльне он попал во вновь сформированную часть, располагавшуюся в «чудовищно переполненных казармах с ужасающими дисциплинарными условиями». «И мы», пишет он, «конечно же, все испытывали страх, что нас пошлют в Россию, никто не хотел попасть туда. К этому времени приключение уже перестало быть приключением». Сколько написано в немецкой литературе о том, как обработанные нацистской пропагандой молодые люди жаждали попасть на фронт – война представлялась им увлекательным приключением!
В произведениях Бёлля война не только не героизируется – она предстает во всей своей чудовищной абсурдности. Вся та кровавая брутальность, невероятная «скука» и одновременно «смехотворность» нацистской военщины, упомянутые в его автобиографических записках, – все это станет главной темой его произведений – рассказов, повестей, романов. Нигде читатель не найдет, что называется, «доброго слова» о войне, ее зачинщиках и рьяных исполнителях приказов. Его героями будут «понурые», «удрученные люди», которых загнали на бойню; противостоять им будут те, кто до конца продолжал исполнять волю «крысы распада».
Но Бёлль все же попал в середине 1943 года на восточный фронт, и там он переживает самую устрашающую для него часть войны. Очень часто у него слова «кровавый», «жестокий» соседствуют со словом «смехотворный». «Мужское приключение под название «фронт» – хотя оно, конечно, было кровавым и жестоким – для меня всегда, я должен признаться, хотя это звучит чудовищно, содержало в себе нечто смехотворное». Это не просто особенность восприятия – это все то же стремление к дегероизации войны: какой уж тут героизм, если все выглядит смехотворно? Его раздражает «этот пафос и эта, по существу, глупая игра. На самом деле, война там, где это действительно война – это бесконечная игра, бесконечное бахвальство, глупость, кровавая глупость. Бессмысленные, абсолютно бессмысленные действия, о которых каждый знал, что они лишены смысла».
Главные действующие лица Бёлля – не надменные полковники и генералы, отдающие приказы, а исполнители тех самых приказов; люди, которые несут на себе все тяготы войны. Им страшно и неуютно в окопах, в вагонах и на грузовиках, когда их перевозят «в горячие точки», в грязных казармах, на вокзалах, просто на улице, в непогоду, на ледяном ветру. Вот, к примеру рассказ «Vive la France» (1950). Солдат в этом рассказе преследуют либо невыносимая духота и вонь, либо пронзающий холод, «ледяная сырость», «промозглая сырость». Таков постоянный фон жизни на войне, особенно отчетливо отражающий их бесприютность и неприкаянность. Бёлль не оправдывает и не винит их: они уже наказали себя сами, позволив ввергнуть себя в бессмысленную бойню. Безнадежный страх смерти, «хрустальный холод души», который ощущает главный персонаж этого рассказа, превращается в ненависть, «столб ненависти» – единственное, что еще как-то держит его.