Наиболее последовательно выявляются в романе характеры двух людей – брата Роберта по имени Отто и его матери Иоганны. Отто во времена нацизма становится «буйволом»: принимает сторону нацистов. Тем самым он полностью вычеркивает себя из семейного круга, круга людей, не идущих на сделку с «буйволами» и ненавидящих насилие во всех его проявлениях. Все Фемели, кроме Отто, не желают примириться со злом, в чем бы оно ни воплощалось. Роберт пытался найти общий язык с братом, но тот «хотел властвовать над боязливыми школьными товарищами, над прохожими, которые не отдавали чести нацистскому знамени». Отто, вспоминает его мать Иоганна, «донес на нас полиции». Он пошел в армию, не закончив даже гимназии. Он был обер-лейтенантом, майором, подполковником, пал «12.01.1942» под Киевом. «Я собственными глазами видела, как он сбивал с ног прохожих за то, что они не салютовали нацистскому знамени, видела, как он поднимал руку и бил их; он и меня ударил бы, если бы я не поспешила свернуть в переулок».
Герои романа ничего не забыли и не простили. Они хранят память о чудовищной несправедливости, постигшей юных «агнцев». В чем был виноват мальчик, «опускавший в наш почтовый ящик записки Роберта? Достаточно было не вовремя моргнуть, достаточно было иметь волосы не того цвета или нос не той формы». Впрочем, даже этого не требовалось – «им вполне хватало метрического свидетельства отца или метрики бабушки». Долгие годы, признается старый Фемель, ему помогал смех, но потом и это перестало помогать, и он «выбросил свой смех, как выбрасывают старый хлам». Не случайно Иоганна говорит, и не раз, что нацисты убили смех ее мужа, его улыбку.
Пожалуй, не найдешь более страстного и в то же время аргументированного обвинения нацизму, чем в романе Бёлля, в изображенных им коротких историях совсем молодых людей, поплатившихся жизнью за то, что они искали справедливости и не хотели присоединяться к «буйволам». Старый Фемель вспоминает тех монахов, которые пели «Дрожат дряхлые кости», – нацистскую песню, завершавшуюся словами «Сегодня нам принадлежит Германия, а завтра весь мир». Он выбрасывает свои ордена – не хочет, чтобы их обнаружил внук. «Два ордена? Ну конечно, я же строил траншеи, прокладывал минные галереи, укреплял артиллерийские позиции, стойко держался под ураганным огнем, вытаскивал с поля боя раненых. Да, крест второй степени и первой степени; мы бросим их в водосточную трубу, пусть их затянет тиной в водосточной канаве», – говорит старый Фемель. Ведь однажды, вспоминает он, его сын Отто вытащил ордена из шкафа. Отец слишком поздно заметил роковой блеск в глазах мальчика. Тот «увидел ордена, и уважение, которое он питал ко мне, намного возросло. Слишком поздно я все это заметил». Необходимо выбросить эти ордена. Пусть хотя бы внук не обнаружит их в дедовском наследстве. «Да сгинут почести, что были возданы нашим отцам, дедам и прадедам». Так старый Фемель порывает со всей милитаристской традицией Германии, воплощением которой был тот самый Гинденбург – он отождествляется в романе с «причастием буйвола», не говоря, конечно, о Гитлере, о всем его нацистском рейхе и развязанной им войне. Уже в этом романе возникает мотив «самовольного ухода из расположения части». Иными словами, отделения героя от государственной структуры или ее элементов (то, что позднее станет главным мотивом повести «Самовольная отлучка»).
Уже упоминавшийся знаменитый удар Роберта Фемеля на игре в бейсбол входит в школьные анналы. Над его вешалкой в спортзале кто-то нацарапал на оштукатуренной стене: «Мяч Фемеля, 14 июля 1935 года». В этой связи для Бёлля встает один из главных вопросов немецкой истории. Он видит групповой снимок, где мускулистые восемнадцатилетние парни (вроде тех, которых так любил разглядывать нацистский учитель гимнастики) «с животным оптимизмом глядят в будущее, которое уготовила им судьба: истлеть под Верденом, истечь кровью в болотах Соммы» (где развертывались главные битвы Первой мировой войны). Позднее такие же оптимистичные юноши становились добычей все той же «жажды приключений» и демагогов, по мановению руки которых они гибли на полях сражений уже Второй мировой. Слово «милитаризм», в котором более всего воплощена символика «причастия буйвола», возвращает нас к тому, от чего Бёлль никогда не уходил: к теме войны; а с войной он соединяет еще одну важнейшую для него тему – «приказ и ответственность».