На обложке его последнего произведения «Женщины на фоне речного пейзажа» стоит слово «роман», хотя построено оно как пьеса или скорее как сценарий. Вопрос о жанровой принадлежности этого сочинения, о его художественной структуре заслуживает упоминания еще и потому, что свидетельствует о не прекращавшемся до самого конца эстетическом поиске, о стремлении Бёлля выйти за пределы уже найденного и опробованного.
Бёлль обращается к тем болевым точкам реальности ФРГ, которые мучали, угнетали его еще в начале творческого пути; он вновь размышляет над комплексом проблем, составлявших стержень его повествований 50-х годов. Обаяние его прозы не угасло, не стерлись ее неповторимые черты. Перед нами произведение зрелого мастера, написанное в то же время свежим, почти юношеским пером, темпераментно и страстно, при всей горечи и боли, которыми оно проникнуто. Роман покоряет более всего искренностью выраженного в нем чувства, непримиримостью и принципиальностью авторской позиции. Магия бёллевской прозы такова, что она вторгается в эмоциональный мир читателя, побуждая его к сопереживанию, стимулируя его мысль.
С такой почти наивной, прямолинейной откровенностью мало кто писал о болевых точках национального развития, о кровавых следах прошлого в политических буднях, о том художественном и нравственном ущербе, который спустя столько лет продолжает наносить человеку фашизм, какими бы личинами он ни прикрывался. В остром интересе к моральным аспектам национальной трагедии, в искренности нравственной апелляции к современникам, в глубокой человечности видится смысл этого произведения.
«Убийцы среди нас» – главный мотив романа. Респектабельные палачи с приятными улыбками надежно чувствуют себя на боннской политической сцене, оживающей на его страницах. Неизбежно возникает ассоциация не только с ранними романами самого Бёлля, но и с еще одним выдающимся произведением литературы ФРГ – романом В. Кёппена «Теплица» (1953), запечатлевшим политические будни Бонна 50-х годов. Кажется, что между ними нет временной дистанции, хотя действие у Бёлля относится к 80-м. Разве что постарели, не утратив, впрочем, внешнего лоска, вчерашние военные преступники, прочно вписавшиеся в новый «рейнский пейзаж». «Старая игра», которой в «Теплице» цинично дирижировали бывшие нацистские генералы и прочие высокопоставленные осколки рейха, не прерывалась на протяжении минувших десятилетий. Лишь «правила» стали жестче, да «игроки» изощреннее. Они и сегодня ловко переставляют фигуры на политической шахматной доске, оставаясь при этом сами марионетками власти, – злодеи с серебристыми сединами, благородными манерами и «старинным шармом», присущим «большинству выживших убийц». Они по сию пору вселяют в некоторых участников «игры» такой страх, что те не решаются упомянуть вслух их имена: публично опознать убийц означает поставить на карту собственную жизнь. Тех, у кого слишком хорошая память, здесь упрятывают в психиатрические лечебницы, где «исправляют воспоминания». Иных вынуждают найти вечный приют на дне Рейна.
Критика ФРГ обратила внимание на то, что фигуры бывших убийц в романе обладают внутренним сходством, как бы взаимозаменяемы. Они действительно кажутся безликими при всем подчеркиваемом несовпадении их внешних характеристик, содержащихся в авторском комментарии. Все дело в том, что у них не только общее коричневое прошлое, наложившее особый и одновременно усредняющий, стандартизированный отпечаток, но и общее настоящее, общие интересы, делающие их похожими, несмотря на интриги, вражду, взаимную ненависть. Да, среди них нет запоминающихся, ярких характеров прежнего Бёлля, но не потому что иссякла мощь писательского дарования, а потому что он видит в этих деятелях боннских «коридоров власти» не столько живых людей с неповторимой индивидуальностью, сколько призраков, хотя и смертельно опасных.