Мы уже отмечали, что слово «Лангемарк» – на фоне немецкого поражения во Фландрии и северной Франции – быстро стало сентиментально-патетическим символом, все чаще облекаемым в возвышенно-эмоциональные формы во имя «поднятия боевого духа». Но мотив этот приобрел и более широкое значение: он вошел в национал-социалистическую литературу как противостоящий «прагматическому», «рациональному» началу Запада, как воплощение духовности немецкой молодежи и всего немецкого народа, сражающегося против врага.
Капитан-лейтенант «с орденом под самой шеей» рассказывает, как потопил судно водоизмещением в двести пятьдесят тысяч брутто-регистровых тонн, а также легкий крейсер класса «Диспетч» и эскадренный миноносец класса «Трайбел», а гимназисты, давно освоившие этот «техническо-морской волапюк», без особого внимания выслушивают его слишком многословную самодовольную речь. Демонстрируя, однако, в конце заседания «почтительное одобрение» и хором пропев «Милынамбури!» – строки из гитлерюгендовского гимна.
Однажды, спустя много десятилетий после войны, на встрече со школьниками Грасса спросили, почему он пишет слитно «Милынамбури». Он объяснил, что хотел передать таким образом заштампованность мышления и речи, привитую молодежи тех лет. Когда он в детстве, шагая в строю, в ряду других мальчишек, пел «штурмовые» песни, они звучали как одно слово – вернее, слова, превратившиеся в клише. В этом было что-то механическое, они и не вдумывались в смысл слов, исполняемых хором, они затягивали песню по команде, когда прикажут.
Грасс рассказывал также, что для того, чтобы точнее воспроизвести речь кавалера рыцарского креста, ему пришлось прочитать пятьдесят «ужасных книжонок» издательства «Пабель», которое в те времена, когда создавалась и вышла в свет новелла, выпускало насквозь проникнутую духом милитаризма и реванша, убогую по своим художественным качествам литературную продукцию. Грасс объяснил, что вынужден был погрузиться в это чтиво, потому что «придумать столь повзрослевшего старшеклассника, который возвращается с рыцарским крестом, невозможно».
Одержимый идеей не просто найти самое подходящее прикрытие для своего злосчастного кадыка, но и, став героем, получить возможность выступить перед сверстниками в гимназии, из которой был изгнан, и произнести столь же героическую речь, как тот самый капитан-лейтенант, Мальке в боях проявляет недюжинную храбрость и получает рыцарский крест. Вернувшись в отпуск в родные места, он приходит в гимназию, дабы осуществить свою мечту, но директор Клозе не простил ему давнего проступка и отказывает в праве выступить в актовом зале. Задержавшись дома уже после окончания отпуска, Мальке тем самым оказывается дезертиром – ведь он не вернулся в часть в назначенный срок. Единственный выход, который он находит в сложившейся ситуации, – покончить с собой. Он ныряет в привычном месте у затопленного тральщика, но больше не выныривает.
Несчастный Мальке обречен на свой трагический конец всеми обстоятельствами истории, а не только своей гротескной физической особенностью (огромным кадыком) или своим тщеславием. Он отнюдь не бросается в свою судьбу, как в омут. Прежде чем пойти добровольцем, он много размышляет о происходящем с ним и с его сверстниками, пытается осмыслить ситуацию. «Я записался добровольцем – признается он. – Сам над собой смеясь. Не очень-то мне все это симпатично: игра в войну и подчеркнутое солдафонство… От военно-воздушных сил давно уже мало проку… Только подводные лодки имеют еще какие-то шансы: конечно, пребывание в таком плавучем ящике будет казаться мне ребячеством, куда лучше делать что-нибудь осмысленное и смешное».
Вернувшись в ореоле героя, но не добившись своего, Мальке избивает директора Клозе. Он хлещет директора по гладковыбритым щекам, после чего кончает жизнь самоубийством. Своевольный аутсайдер Мальке не может смириться не только с солдафонством, но и со всей абсурдностью жестокого мира, в котором живет. Грасс так комментирует трагический конец этого юноши: «История с Мальке разоблачает церковь, школу, культ героя – все общество. В его случае все оказалось несостоятельным». Его судьба, в сущности, оказалась похожа на судьбу «молодежи Лангемарка»: этими юношами тоже пожертвовали во имя «отчизны». Только культа вокруг своего одинокого героя Грасс, естественно, выстраивать не стал. Что-что, а любой культ ему был отвратителен с самого начала.