Во многом именно благодаря Грассу, Бёллю, Ленцу, Кёппену, Андершу и ряду других писателей ФРГ в западногерманском обществе – если не считать «вечно вчерашних», не желающих извлекать никаких уроков из прошлого, – все же разворачивался процесс демократизации, неотделимый от реального, а не показного преодоления прошлого. Он шел все послевоенные десятилетия, то с большим, то с меньшим успехом.
Гротескны, как и многие ключевые эпизоды предыдущих произведений Грасса, сцены, связанные с историей спасения учителя Отта. Он находит тайное прибежище в подвале хитроватого кашубского торговца Штоммы, который рассчитывает таким способом обрести надежное алиби на случай возможного поражения нацистов.
Читая неграмотному Штомме сводки с Восточного фронта, Цвайфель на ходу преувеличивает потери гитлеровцев, и эта хитрость спасает ему жизнь. Чем очевиднее неудачи немцев в России, тем меньше брутальный Штомма избивает своего подопечного.
Вся эта история, в которой Грасс снова демонстрирует свое искусство неугомонного рассказчика и свою неистощимую фантазию, развертывается на фоне трагедии, переживаемой тысячами данцигских жителей, истребляемых нацистами, умерщвленных в газовых печах.
В повести «Встреча в Тельгте» описываемые события происходят во время Тридцатилетней войны, а точнее за год до подписания Вестфальского мира 1648 года, положившего конец этой бесконечной бойне, разорившей и разграбившей Германию (недаром поэт Иоганнес Бехер назвал свой цикл сонетов о той эпохе «Слезы отечества»). Рассказывается о некоем событии, произошедшем в 1647 году в маленьком городке Тельгте. Впрочем «произошло» – не совсем точное слово. Правильнее было бы сказать: могло произойти.
Из разных уголков изнемогавшей от Тридцатилетней войны и бесконечных конфессиональных войн Германии прибыли на свой, как сказали бы мы теперь, «съезд» писатели – разных возрастов и представлений, взглядов и характеров. Но объединяло их всех не только стремление к миру, но и желание обсудить свои писательские проблемы, чтобы способствовать, говоря современным языком, единению страны и созданию единой национальной литературы.
Будущим литературы и будущим Германии были озабочены и те писатели, которые спустя триста лет, в 1947 году, последовав приглашению Ганса Вернера Рихтера, собрались в разоренной войной стране, где господствовали голод и разруха. Собрались они на одной маленькой вилле (собственно, это было крошечное строение, мало приспособленное для пышных сборищ, но пригодное, чтобы дать приют кучке единомышленников, переживших войну и вернувшихся кто из плена, кто из госпиталей). Они жаждали творить, печататься и, если удастся, создать журнал.
Вот как писал позднее об этом инициатор собрания Ганс Вернер Рихтер: «Происхождение «Группы 47» имеет политико-публицистическую природу. Создали группу не литераторы, а политически ангажированные публицисты с литературными амбициями. Их намерение станет понятным лишь как результат крушения третьего рейха и атмосферы первых послевоенных лет. Они хотели, несмотря на все обстоятельства, и во имя будущего, предотвратить повторение того, что произошло, и в то же время они жаждали заложить основу новой демократической Германии, для лучшего будущего, и новой литературы, которая сознавала бы свою ответственность за политическое и общественное развитие. Они считали немецкую литературу и публицистику не лишенной вины за то, что произошло. И потому они полагали, что надо начать с самого начала, новыми методами, при других предпосылках и с лучшими целями. Их мысленный полет ввысь симптоматичен для тех первых послевоенных лет».
С этими намерениями, продолжает Рихтер, они начали выкорчевывать «рабский язык», очищать его от зарослей пропагандистской лексики, т. е. освобождать от всех наростов нацистских времен. Создание нового языка было предпосылкой создания новой литературы, свободной от бесчеловечных идей и специфической стилистики третьего рейха…
Грасс, в разных книгах размышляет о том, как сложилась бы жизнь, родись он всего на десять лет раньше: не в 1927, а в 1917 году. Что такое десять лет в масштабах истории! Ничего, миг. А в судьбе отдельного человека могло бы значить все.
«Сомнительный счастливый случай, мой год рождения – 1927-й… Я был слишком молод, чтобы подвергнуться серьезному испытанию» (хотя, напомним, он побывал и на трудовом фронте, и в противовоздушной обороне, а в довершение ко всему, в 17 лет был призван в войска СС и попал в самом конце войны на стремительно перемещавшийся к Западу фронт, не успев никого убить, зато попав в госпиталь с легким ранением, что спасло ему жизнь).