В возрасте тринадцати лет он участвовал в конкурсе на лучший рассказ, проводившемся одной из газетенок «гитлерюгенда». «Я рано начал писать и жаждал признания», – вспоминает Грасс. Он написал что-то «мелодраматическое» про кашубов и послал свой фрагмент на конкурс. Благодаря теме – кашубы как никак не были истинными арийцами – ему «выпало счастье не получить премии гитлерюгенда. Эксперимент завершился для него удачно – ведь если бы он получил премию, это легло бы тяжелым бременем на его творческую судьбу.
Но то ли еще могло произойти, родись он на десять лет раньше! Во-первых, и это главное, он скорее всего вообще не пережил бы войну, потому что его призвали бы в вермахт в первые же дни. Он мог бы, в чине обер-лейтенанта или ефрейтора, оказаться замешанным в расстрелах партизан, актах истребления местного населения на оккупированных территориях, в «акциях чисток и депортации евреев». Вот что могли означать те незаметные в масштабах истории десять лет.
Если бы и довелось ему выжить, он, воспитанный, как миллионы юных немцев, в духе национал-социализма, вполне мог бы стать нацистским бардом, подобно иным его сверстникам. И тогда вина, которой он, благодаря году рождения, оказался, по сути, не обремененным (хотя, повторим, Грасс всегда испытывал чувство ответственности за содеянное немцами и не отделял себя в этом смысле от соотечественников), тогда вина его была бы огромной.
С предельной, всегда свойственной ему искренностью Грасс говорит о том, что он мог бы, сложись судьба иначе, оказаться борзописцем Третьего рейха, чтобы после крушения нацизма потихоньку «перестроиться» и предстать «человеком сопротивления» – пародий на подобное лжесопротивление в его книгах хоть отбавляй, и самые яркие из них содержатся, конечно же, в «Жестяном барабане» и «Собачьих годах».
Говоря о будущем, Грасс не забывал о прошлом. Уроки истории показывают, что государственные и геополитические затеи шарлатанов крупного масштаба, добивающихся власти, умеющих заставить нацию поверить в «великую ложь» и сделать ее послушной, заводят народы в тупик политической катастрофы. Слово «Освенцим», обязанное своим возникновением и всей своей преступной сущностью Гитлеру и нацизму в целом, навсегда оставило мрачное пятно в немецкой истории, избавиться от которого, как видно, невозможно.
Смысл грассовских предостережений очевиден: он хотел бы, чтобы немцы никогда более не вверяли свои судьбы демагогам и политическим шарлатанам, иначе с таким трудом обретенное единство вновь окажется под угрозой. Нельзя не вспомнить, что в свое время граждане Веймарской республики, разочарованные в демократии, бросились на шею авантюристу, поверив его многозначительным и в то же время выхолощенным обещаниям, «простым» лозунгам: дать всем все и сделать немцев «главной» нацией мира. Это они своими голосами буквально внесли Гитлера в рейхстаг, а уж дальнейшее было делом интриг тех, кому очень хотелось справиться с демократией. Тем самым Грасс обращался со своими предостережениями не только к немцам, но и ко всем народам, напоминая об опасности отказа от демократии и веры в пустые посулы.
В «Траектории краба» возникает тема судьбы немецких беженцев из Восточной Пруссии в конце Второй мировой войны. Наступление советских войск было стремительным и неудержимым. Рейх близился к закату, последние части вермахта и СС еще пытались огрызаться, но крах нацистской империи был очевиден. Толпы беженцев, с детьми и домашним скарбом, или без оного, заполонили дороги, ведущие на Запад. Отступавшие немецкие войска попросту сбрасывали на обочины, в лед, снег и ледяную жижу, соотечественников, пеших или на крестьянских повозках, или толкавших перед собой детские коляски с детьми и вещами. Проносившиеся в панике уцелевшие боевые машины вермахта давили, убивали, шли, что называется, по головам растянувшейся на десятки километров отчаявшейся и до смерти напуганной толпы.
Грассовский летописец, которому поручено повествование, напоминает как раз об этом: как по зимним дорогам на Запад сплошным потоком двигались беженцы. Многие оставались лежать навсегда. В сугробах валялись закоченевшие трупы, люди погибали в придорожных канавах или в проломленном, подтаявшем льду.
К середине января 1945 года началось крупномасштабное советское наступление. Население охватила паника. Лишь часть беженцев достигла портовых городов Пиллау, Данциг и Готенхафен. Сотни тысяч людей попытались спастись морским путем. Они осаждали военные, пассажирские и торговые суда. По некоторым данным, на Запад сумели добраться более двух миллионов беженцев.