Мастер и его жена стояли на краю крыши. Почему он выставляет себя перед толпой, испуганно думает рассказчик. Либерман объясняет: стоя на этом самом месте, он уже наблюдал в 1871 году (год объединения Германии «железом и кровью» – И. М.) возвращающиеся из Франции полки, потом, в 1914 – уходящих на Первую мировую войну пехотинцев, потом, в 1918 – вступление революционных матросских батальонов. Все это он видел за свою долгую жизнь: словно бесконечный безумный фильм развертывался все эти годы перед глазами. Вот почему, признается художник, он и решил бросить «последний взгляд сверху».
Факельное шествие приближалось к дому, в нем чудилось что-то «неудержимое, неотвратимое», что-то «судьбоносное». «Даже мы, стоявшие на крыше либермановского дома, были озарены тем роковым блеском».
Рассказчик, как, наверняка, и многие миллионы его сограждан в тот момент, испытывает «амбивалентные» чувства. «Какой позор! С превеликим ужасом» он признает, что это зрелище хотя и ужаснуло, но в то же время глубоко взволновало его. От картины факельного шествия «исходила некая воля, которой хотелось повиноваться… Это был поток, который увлекал за собой…» Своеобразный грассовский психологизм позволяет точно ощутить сложное настроение толпы, охваченной одновременно ужасом и восторгом. Уже очень скоро ужас останется уделом немногих, а большинство охватит глубокий восторг, который начнет таять лишь по мере военных неудач рейха и совсем испарится к весне 1945 года…
Но пока мы лишь в 1933-м, и сейчас прозвучит фраза, ради которой, похоже, и написан этот рассказ. Услышав пресловутое «зиг хайль», Макс Либерман сопроводил его словцом, которое, «словно пароль, пробежало по всему городу». Отвратив свой взор от исторической картины, он с берлинским акцентом изрек: «Я просто не в состоянии столько сожрать, сколько мне хотелось бы выблевать»…
Среди тех немногих деятелей культуры, которым посвящает свои новеллы Грасс, есть и трагическая фигура поэта Эриха Мюзама, чьи стихи отражают его анархические бунтарские идеи. Его исполненные гуманистического пафоса произведения всегда были неудобны для любых властей. Что же говорить о фашистах! Он рано осознал нацистскую угрозу и неспособность Веймарской республики ей противостоять. Антинацистская тема звучит в его творчестве уже с ранних 20‐х годов. С 1919 по 1924 год поэт провел в тюрьме – за участие в попытках создания Баварской советской республики. Там, в тюрьме, он утратил здоровье, вышел почти глухим. Нацисты, еще до прихода к власти, угрожали поэту, а после поджога рейхстага в феврале 1933 года арестовали его, подвергая бесконечным пыткам. В июле 1943 года он погиб в концлагере Ораниенбург. Его последние дни и становятся основой сюжета посвященной ему новеллы Грасса.
Пожалуй, это одна из самых страшных, хватающих за сердце историй, рассказанных в этой книге. Написана она от имени одного из тех палачей и бандитов, которые были штурмовиками, служили в СС, были начальниками и охранниками концлагерей, истребляли «врагов рейха» и «неполноценных». Этот «человеколюбивый» рассказчик подал рапорт начальству, где назвал Эриха Мюзама, «с одной стороны, вполне безобидным», а с другой «особенно опасным». Начальство тут же порекомендовало «особое обращение», иначе говоря, распорядилось прикончить поэта. Но рассказчик признается, что сам он «побаивался связываться» с Мюзамом, тем более что во время допроса тот проявил удивительную стойкость. На вопросы отвечал строчками из стихов, как собственных, так и других поэтов – например, Шиллера. «Вдобавок, – сообщает повествователь, – меня раздражало пенсне на его еврейском носу…» Это, конечно, главный аргумент для ненависти.
Не желая сам браться за грязное дело, он поручил осуществить приказ начальства амбалу по имени Шталькопф. И тот долго не размышлял – «утопил его в унитазе».