Часто невозможно ответить на вопрос, почему люди, считавшиеся в свое время высоконравственными и порядочными, так быстро дали втянуть себя в то, что провозглашал и осуществлял нацизм. Как уже отмечалось, это один из главных, если не главный вопрос, ради которого пишется эта книга. Когда-то, в ХIХ веке, немецкий писатель Вильгельм Раабе, писавший «областнические» произведения, добрые и человечные, говорил: «В сомнительные времена правом порядочных людей всегда было лучше изображать дурака, чем быть подонком среди подонков в высшем обществе». Многие в Германии при нацистах не захотели «изображать дураков», а предпочли быть подонками. Первым делом они, опираясь на новую власть, организовали травлю своих коллег.
15 февраля 1933 года Ганс Йост, поэт, драматург и прозаик, ставший президентом Имперской палаты письменности и Немецкой академии литературы, к тому же группенфюрером СС, писал в некоем издании «Дойче культурвахт»: «В 1918 году Европа сочла необходимым устроить в Берлине свой филиал под шифром «Академия литературы».
Лексика и стиль мышления кажутся знакомыми – то ли по временам борьбы с космополитизмом, то ли активизации профессиональных патриотов, которым всюду мерещатся «иноземные филиалы» и «агенты влияния». Но следует отметить, что когда – еще во времена Веймарской республики, в 1926 году, – частью Прусской академии искусств стала Немецкая академия литературы, ее возглавили люди с безупречной «нордической» родословной, среди них Генрих Манн. «Боевой союз за немецкую культуру», основанный в 1928 году Альфредом Розенбергом с целью борьбы «против разлагающих культуру устремлений либерализма», в мае 1933-го признанный как официальная культурная организация НСДАП, пришел к выводу, что настало время присмотреться, чем занята эта «тайная академия». Для них Томас Манн, Генрих Манн, Франц Верфель, Бернгард Келлерман, Альфред Дёблин, Фриц фон Унру и многие другие были «либерально-реакционными» писателями, которых отныне следовало лишить права общаться «в официальном качестве» с понятием «немецкая литература». «Мы предлагаем эту абсолютно устаревшую группу распустить и создать новую, на новых, национальных, подлинно литературных основах», – заявил тогда Ганс Йост. Едва ли не главным произведением Йоста была пьеса «Шлагетер», в которой прозвучала ставшая одиозной реплика: «Когда я слышу слово «культура», я спускаю предохранитель браунинга».
Об этом персонаже немецкой истории ХХ века следует сказать чуть подробнее. Вот, к примеру, как определял задачи и назначение «новой германской письменности» этот генерал от литературы, писавший в связи с десятилетним юбилеем нацистского рейха: «…В здоровом теле народа живет здоровый образ мыслей, а в здоровом государственном устройстве – здоровое сознание. Образ мыслей народа и государства наиболее наглядно предстает как симптом в письменности своего времени. Только события и состояния, характеры и типы, которые обретают в литературе кровь, плоть и душу и тем самым духовное возрождение, переживают скоротечность времени и входят в мир притчи, которую мы считаем бессмертной. Когда десять лет назад национал-социализм пришел к власти, он нашел Германию больной и душой, и телом. И соответственно, литературные изделия больше напоминали истории болезни и свидетельства о смерти, чем прекрасные и ясные проявления жизни. В той же мере, как труд, став понятием чести, обрел новую ценность, как колыбель стала богатством рейха, так внутреннее доверие к спутнику жизни усилилось, если он является чистокровным представителем немецкого народа, – в той же мере сжалось, сморщилось эстетическое пространство помешанных на интеллекте литераторов до «чисто артистического ничто». А достоинство народного духа и многообразная естественность племен и их ландшафта подняли свой голос… Музейным гуманистам противостоит здоровая фаланга национал-социалистической молодежи. В борьбе наших дней дух очищается на всех фронтах, где сражаются немцы. В Германии пишут кровью! Такие строки коротки и близки приказу! Но удивительно то, и в этом залог победы, что ни один немецкий поэт или писатель не впал в панику, не вступил ни в какой сговор и даже не проявляет признаков усталости. Вся немецкая письменность работает серьезно и добросовестно и верна своей национальной миссии, она работает и действует, веря в вечный рейх, охранять который готова вся нация (до конца «вечного рейха», напомним, оставалось два года. – И. М.). Вот уже тридцать лет старшее поколение находится в огне борьбы. И все более прямым, гордым и самоценным становится оно; молодые же несут на своем челе отпечаток того благословения, перед которым жизнь и смерть, труд и испытание означают лишь один великий смысл. Это выражение духовной гармонии между стремлениями и политикой, между собственной жизнью и Германией. Вот уже десять лет государство фюрера поддерживает немецкую письменность. Мы можем без ложного стыда признать: все призванные с благодарностью выполняют свой долг, храня мужественную верность лавровому венку».