Возвращаясь к деятельности Ганса Йоста и других близких по духу персонажей на ниве культурной политики Третьего рейха, нельзя не упомянуть некоторые моменты. Почти сразу после изгнания Генриха Манна началась «реорганизация» академии, в ходе которой каждый должен был ответить на вопрос, готов ли признать – ради того, чтобы остаться в академии, – что не намерен в дальнейшем выступать против власти и обязуется быть лояльным и участвовать «в работе по решению национальных культурных задач в духе изменившейся исторической эпохи». Ответить надо было кратко: да или нет. Люди оказывались перед важным решением: служить новому режиму или выразить несогласие.
В итоге среди немногих покинувших академию оказались выдающиеся писатели, среди них Рикарда Хух и Томас Манн. Впрочем, последний был неугоден нацистской партии с самого начала. Еще в 1929 году, когда он стал нобелевским лауреатом, газета «Фёлькишер беобахтер», центральный орган партии, пренебрежительно обозвала его «литератором демократии» и писателем «второго сорта». Когда он эмигрировал, власти рейха прилагали все силы, чтобы его вернуть – все-таки им, по крайней мере тогда, хотелось произвести благоприятное впечатление за границей. Томас Манн написал: «Я не могу представить себе жизни в Германии, какой она сегодня стала, а возвращение в прежнее невозможно, ибо прежнего больше нет». В другом письме он сообщал: «Что касается меня лично, то упрек, что я покинул Германию, ко мне не относится. Я был вытолкнут из нее. Обруганный, оклеветанный и ограбленный чужими завоевателями моей страны, потому что я более старый и лучший немец, чем эти». Декану философского факультета боннского университета, известившему его об изъятии у него докторского звания, он ответил: «Ни в каком сне я себе представить не мог… что я свои последние годы проведу как эмигрант, у себя дома лишенный собственности и проклятый, проведу в состоянии глубоко оправданного протеста. Немецкий писатель, привыкший к ответственности благодаря языку, немец, чей патриотизм – возможно, наивный – выражается в вере в несравненную важность того, что происходит в Германии… должен молчать, глухо молчать обо всем неискупимо дурном, что происходит в моей стране с телами, душами и умами, с правом и правдой, с людьми и над людьми? О той страшной опасности, которую этот губительный для человека режим… означает для этой части мира? Это невозможно». В том же письме содержатся пророческие слова: «Смысл и цель национал-социалистической государственной системы состоит лишь в одном…: путем беспощадного насилия, надругательства, истребления всякого несогласия, воспринимаемого как помеха, держать в форме немецкий народ для грядущей войны».
Сходным образом высказалась и Рикарда Хух, автор многих талантливых произведений и лауреат многих литературных премий. В письме президенту академии в марте 1933 года она писала: «Я не могу произнести «да», ибо резчайшим образом не одобряю… предпринятые новым правительством действия».
Позднее, в другом письме, она пояснит, почему не может оставаться в академии: «То, что немец воспринимает мир как немец, я бы считала совершенно естественным; но что такое немецкое и как должно это немецкое подтверждать себя, по этому поводу есть различные мнения. То, что нынешнее правительство предписывает в качестве национальных взглядов, это не мое немецкое… Насилие, брутальные методы, диффамация инакомыслящих, хвастливое самовосхваление я считаю не-немецким и чудовищным…»
Спустя почти двадцать лет, в июне 1950 года, выдающийся немецкий писатель Альфред Дёблин, автор знаменитого романа «Берлин Александерплац», писал одному коллеге: «Наступил 1933 год. Нас разбросало… Некоторые ликовали, переходя с развевающимися знаменами к врагу, который время от времени давал им пинка под зад. Один-единственный голос еще доносился из вашего круга (оставшихся в Германии – И. М.) ко мне: голос Рикарды Хух, восхитительной женщины… обладающей силой духа и мужеством; вы никогда не увидите подобных ей!»
В те времена, когда лишь столь немногие решились открыто выступить против произвола, нацисты изгоняли из академии, из литературы, а потом и из страны лучших, кто представлял немецкую культуру. В соответствии с «полученной в руководящих инстанциях информацией», извещал некоторых неугодных членов академии ее президент, они больше не могли «считаться членами отделения литературы». Письма такого рода получили Леонхард Франк, Георг Кайзер, Бернхард Келлерман, Рене Шикеле, Фриц фон Унру и другие – цвет тогдашней немецкой литературы. Места либерально настроенных и «расово недостойных» академиков заняли новые, бурно приветствовавшие победу нового режима. Это тоже была неоднородная компания. Были среди них признанные, пользовавшиеся успехом в той среде, которая служила оплотом фашизма, как Ганс Гримм с его романом «Народ без пространства». Это название стало своего рода пропагандистской формулой нацистов с их манией национального величия и расширения «жизненного пространства».