Подобные книги становились активным подспорьем нацистской партии в осуществлении агрессивной, захватнической политики. К этой группе литераторов принадлежал, к примеру, Эрвин Гвидо Кольбенхайер с его антиинтеллектуализмом и антирационализмом, проповедник идей биологической исключительности «северной расы» и великой миссии «германской сущности». Он еще во времена Веймарской республики был симпатизантом нацистских бредней, а в 30-х демонстрировал всячески свою приверженность и верность гитлеровскому режиму. Не последним среди пронацистских литераторов был Ганс Фридрих Блунк, занимавший в 1933-1935 годах пост президента «имперской палаты письменности», автор романов, воспевавших достоинства и преимущества все той же нордической расы и создававший псевдоисторические, замешанные на мистике романы. «Партийным певцом» нового режима был Вилль Веспер, чьи сочинения были исполнены шовинистского духа, рьяный поклонник и певец древнегерманского варварства и «героической традиции» немцев.
Блунк был и заместителем президента Прусской академии искусств. Председателем академии после ее «чистки» и массового притока новых членов стал, как уже говорилось, Ганс Йост, один из главных апологетов нацизма. Пресса выражала надежду, что в новом составе академия будет «лучше и действеннее сохранять для своего народа» духовные ценности, благодаря чему немцы смогут «в своем возрождении черпать из произведений мастеров своей культуры» нацистские идеи.
Необходимо пояснить: с разрывом в несколько месяцев, т. е. почти одновременно, была произведена упомянутая «чистка» Прусской академии искусств и создана – под непосредственным руководством министра просвещения и пропаганды Геббельса – «имперская палата культуры». Она подразделялась по «отраслям» – делами литературы стала заниматься «имперская палата письменности». Общей задачей всех руководящих культурой органов была унификация и подавление в зародыше всякой крамолы, всего, что наци считали вредным, и поддержание всего «полезного». Понятно, что при таком подходе все те писатели, которые составляли честь немецкой литературы и были известны и читаемы за границей, оказались не просто лишними, но и опасными, и от них избавлялись, как уже сказано, разными способами: вынуждали эмигрировать, а кого-то бросали в концлагеря. Эрих Мюзам, подвергшийся пыткам, погиб в 1934 году в Ораниенбурге. Нобелевский лауреат публицист Карл фон Оссецки умер после истязаний.
Понятно, что при таком режиме и таком подходе ни о какой свободе творчества и помыслить было нельзя. Все, кто не уехал и не погиб в заключении, должны были или молчать или подчиниться «имперскому руководству», которое придало культуре «единое направление». Заметим попутно, что, например, литературная критика как проводник «еврейского засилья в искусстве» была запрещена, место критика должен был, по приказу Геббельса, занять «информатор», он же пропагандист. Отныне все писатели, дабы иметь возможность печататься, должны были заполнять анкету и указывать (а также доказывать), что не имеют «не-арийских» предков или жен, являются настоящими арийцами и полностью разделяют нацистское мировоззрение. Очень многие литераторы немедленно подчинились новым правилам и стали действовать (и писать) в соответствии с указаниями. Другие, как уже отмечалось, эмигрировали…
Первые попытки осмысления
Известнейший писатель, автор многих знаменитых произведений, среди которых российскому читателю хорошо известны «Степной волк» и «Игра в бисер», нобелевский лауреат Герман Гессе, проживший большую часть жизни в Швейцарии, рассказывал в своих письмах уже после войны, как часто он сталкивался с людьми, которые всячески пытались оправдать свое согласие «построиться» и выполнить приказы нацистской власти.
Тем самым они присоединялись к тем, кто сыграл роль в массовом опьянении и совращении. Эти «поэты и мыслители» не слышали стонов жертв, не ощущали невероятного страдания, выпавшего на долю огромного количества людей, не чувствовали испорченности, изнасилованности языка, который уже не имел ничего общего с народным или просто родным языком и превратился в средство пропаганды. Это был ужасающий партийный жаргон, продукт разложения, мусор в самом низменном смысле слова, «путем манипуляций доведенный до варварских «окончательных решений» в рамках невероятной технической машинерии», как писал впоследствии один из критиков режима. И писал он это, размышляя о роли философа Хайдеггера, который не постеснялся в 1935 году говорить о «внутренней правде и величии» национал-социализма, чем запятнал свое имя. Это тоже к вопросу о выборе пути на сложных перекрестках истории…