И есть среди них люди, которые в те годы открыто и однозначно помогали тащить «триумфальную колесницу Гитлера» и которые рассказывают о своей жизни так, словно ничего зазорного не произошло. Будто они не помогали дискредитировать и уничтожать его произведения и его самого! Ни один не пишет, что раскаивается, что теперь видит все по-другому, что был «ослеплен». И ни один не говорит, что был и остается нацистом, ни о чем не жалеет и вины своей не признает. «Да и где найти хоть одного нациста, который остался верен своему делу, когда все пошло вкривь и вкось», т. е. когда наступила военная катастрофа. Да, добавляет Гессе, от всего этого подступает тошнота и становится плохо. Между тем некоторые требуют, чтобы он заступился за Германию, приехал туда, поучаствовал в «перевоспитании». А еще больше немцев ожидают от него, чтобы он как «нейтрал» вступился за «человечность» и выразил возмущение поведением «оккупационных армий»…
Охарактеризовать духовную ситуацию в Германии после краха Третьего рейха пытался Ойген Когон, ставший в 1946 году соиздателем культурно-политического журнала «Франкфуртер хефте». С 1938 по 1945 год он был заключенным Бухенвальда. Чудом выживший в концлагере и позднее написавший книгу «Эсэсовское государство», он был потрясен произошедшим со страной (не говоря уже о собственной судьбе). Он писал в апреле первого послевоенного года о людях, которые были «словно под гитлеровским гипнозом».
В годы нацизма они или пугливо прятались в свои норки в надежде, что «пронесет», что минует их чаща сия, или «с поднятой головой» присоединялись к национал-социалистическим ордам. Это были «партайгеноссен», руководители военной промышленности, гитлерюгендовские знаменосцы, начальницы женских объединений, смотрители кварталов, девицы и «солдаты, солдаты, солдаты», которые своим блицкригом изничтожали Европу. Все они были «загипнотизированы им». А он, вождь, фюрер, продолжал гнать их «в огненный бомбовый дождь последних дней войны». И «рухнув в пропасть нужды и запустения, выжившие в конце концов проснулись среди руин и трупов…» «Как это могло произойти? Этого не может быть!» – восклицали они. «Всего этого мы не знали!» Последние слова автор просил набрать жирным шрифтом. Мы уже упоминали, что в одной из своих книг, много позднее, нобелевский лауреат Гюнтер Грасс, рассказывая о своем пребывании в лагере для военнопленных, говорил о реакции своих товарищей по заключению на сообщения о раскрывшихся гитлеровских преступлениях. Его «камрады» восклицали почти слово в слово то же самое, о чем говорит Ойген Когон: этого не может быть, никогда немцы не могли такого совершить, мы ничего не знали.
«Голос совести в этой стране еще не проснулся», – продолжает Когон. После дифференцированного и критического анализа тезиса о «коллективной вине», о методах «воспитания и просвещения», которыми пользовались союзники, он все же выражает надежду, что «оглядываясь назад, Германия поймет самое себя», что «искаженное лицо» страны вернет себе человеческие черты. И тогда, считает он, стране «не надо будет бояться судей, потому что она честно осудит себя сама». Ей придется признать все «заблуждения, преступления, кровавую вину, позор и нищету», чтобы обрести «свободу и человеческое достоинство». И в первую очередь это касается «поэтов и мыслителей», страной которых когда-то считалась Германия. Особенно это относится к тем из них, кто оставался там в нацистские времена и кто должен был бы устроить «судный день» над самим собой. Некоторые из них действительно стремились честно подвести итоги, некоторые «слезливо оправдывали себя, многие молчали».
Одним из таких «великих молчунов» был уже упомянутый философ Мартин Хайдеггер, имевший «общие корни» с немецким фашизмом (как пишет уже другой автор). Общие корни произрастали из того же иррационализма и той же «опасной романтики, смешанной с национализмом и неприязнью к инакомыслящим». И хотя нацизм не был ни философией, ни мировоззрением, он прошел «практическую проверку» в газовых печах Освенцима и Терезиенштадта. Так что поворот «фрайбургского мыслителя» к немецкому фашизму не был случайной ошибкой…
Вступительное слово к вышедшему впервые в ноябре 1945 года журналу «Ди Вандлунг» (это слово означает нечто очень важное для той поры: изменение, перемена, преобразование) написал другой видный немецкий философ – Карл Ясперс. В отличие от своего коллеги он занял принципиально иную, позитивную позицию по отношению к необходимости коренного поворота Германии к подлинным человеческом ценностям. «Мы потеряли почти все: государство, экономику, обеспеченные условия физического выживания и, что еще хуже, действенные и всех нас связующие нормы, моральное достоинство, объединяющее самосознание народа», – пишет Ясперс. Он вспоминает финальные строки стихотворения Андреаса Грифиуса, поэта времен Тридцатилетней войны, «Слезы отечества, год 1636», отразившие кровавый опыт того времени: «Но что позор и смерть, что голод и беда, /Пожары, грабежи и недород, когда / Сокровища души разграблены навеки?!» (Пер. Л. Гинзбурга).