Вольфганг Борхерт, один из самых выдающихся писателей «поколения вернувшихся», замечал в письме: «Когда я пишу: возвращение принадлежит нам, то я имею в виду не нас, немцев; оно принадлежит этому разочарованному, преданному поколению… Эта фраза возникла из внутренней оппозиции против поколения наших отцов – штудиенратов, пасторов и профессоров. Это значит, что, хоть они и загнали нас, слепых, на эту войну, теперь мы, ставшие зрячими, знаем, что спасти нас может лишь возвращение к новым берегам, выражаясь смелее: эта надежда принадлежит нам одним!…» А теперь, добавлял Борхерт, эти штудиенраты снова сидят за своими кафедрами и жалуются на недостаток доверия и неуважительность молодежи!
После Первой мировой войны тоже было создано немало произведений, с беспощадной правдивостью показывавших жестокость фронтовой жизни, тяжкие испытания, выпавшие на долю солдата, – вспомним хотя бы роман Э. М. Ремарка «На Западном фронте без перемен». Война представала в этих произведениях как страшный «воспитатель» молодого поколения. Программный характер носило уже самое название романа Арнольда Цвейга «Воспитание под Верденом». Во многих сочинениях той поры затрагивалась тема воспитания в немецкой школе. Одной из важнейших целей этого воспитания была подготовка «пушечного мяса» для захватнических войн.
Ведь это немецкие штудиенраты и прочие чины школьной иерархии внесли столь ощутимый негативный вклад в формирование юных поколений, превратив их в слепых и глухонемых, заложив в них дух послушания, дух милитаризма, что и позволило сделать из них ландскнехтов. Давний конфликт между неокрепшей юной душой и казарменной атмосферой прусской школы, превращавшей поколение за поколением в оплот власти, составил ядро многих известных произведений немецкой литературы – от Томаса Манна, Генриха Манна, Германа Гессе до Роберта Музиля, Леонхарда Франка и других.
Немецкая литература прошлого недаром воспринимала и изображала школу как центр тяжелейших и напряженнейших коллизий, острых противоречий между личностью и подавляющим ее механизмом прусского государства с его реакционными бюрократическими установлениями, жестоко ломавшими и калечившими едва входившего в жизнь человека. Не случайно чаще всего в центре этих произведений натура возвышенная, оригинальная, тонко чувствующая, личность творчески одаренная, для которой сшибка с заржавелым и бездушным механизмом имеет абсолютно разрушительные последствия («Под колесом» Г. Гессе, «Будденброки» Т. Манна). Прусская школа, полностью отождествлявшая себя с системой власти, воплощенной в государстве, оказывалась безжалостным инструментом подавления личности. В сатирическом изображении Г. Манна она предстает прежде всего в этом аспекте – подавляет, размалывает человека. Манновский учитель Гнус, требующий слепого повиновения, как никто другой воплощает казарменный дух германской школы. Писатели, обращавшиеся к этой теме, видели глубочайший разрыв между воспитанием и человечностью, а ведь именно единство этих двух начал представлялось им как торжество самой идеи совершенства и гармонии.
Если школа оказывается ареной жесточайших столкновений и конфликтов, то немецкий учитель становится едва ли не важнейшим действующим лицом в той драме военных поколений, которая дважды разыгрывалась в ХХ столетии. Дух милитаризма, шовинистический угар, идеи расового превосходства – все это разогревалось и бродило на адском огне в школьных залах, откуда юнцы, отравленные своими менторами, начиненные кашей из безумных идей, отправлялись целыми классами покорять мир и либо навсегда оставались на полях сражений, гибли за кайзера и отечество, позднее – за фюрера и рейх, либо возвращались искалеченные, потерянные, отчаявшиеся…
После Второй мировой войны молодые авторы стремились рассчитаться со штудиенратами, расчистить заросли пропагандистских шаблонов, прочно внедренных в литературный обиход Третьего рейха, избавиться от «рабского языка». Сила личных переживаний, личного опыта, выпавшего на долю молодых, заставляла их видеть единственную возможность духовного возрождения в «абсолютно и радикально новом начале». В 1949 году писатель Вольфганг Вайраух даже сформулировал некую программу «сплошной вырубки», которая подразумевала отказ от образцов, «вырубку» прежних средств выражения, освобождение от циничной и лживой фразеологии, от образно-лексических следов нацизма.
И все же силу и славу молодой западногерманской литературы составило не «радикальное начало» в сфере лексико-фразеологического и стилевого поиска, а правдивость созданной ею картины войны и послевоенной разрухи, картины, основанной на личном опыте, вобравшей в себя личные переживания, живые свидетельства тех лет.