Как относиться к народу, у которого «линия, отделяющая преступников от нормальных людей» столь размыта? Вот вопрос, который задает себе и читателю Ханна Арендт, ученица Карла Ясперса. Примерно в то же время, что и Ханна Арендт, сходный вопрос: «бестии или немцы?» – задает себе Готфрид Бенн, известный поэт. В одной из своих статей, опубликованных впервые в 1959 году, он с отвращением пишет о позорной роли, которую сыграли представители «высших слоев», последовавшие за Гитлером, обожествлявшие его «подлейшую, глупейшую шакалью» власть.
«Вот они сидят на торжественном заседании Германской академии, на которое пригласил их Геббельс. Виднейшие дирижеры, штатные профессора философии или физики, почетные сенаторы еще из старых порядочных времен, кавалеры ордена за заслуги, президенты имперского суда, императорские титулованные особы, издатели, «желательные» сочинители романов, исследователи Гёте, охранители памятников, актеры и директора государственных театров, почтенный коммерсант. И все они без исключения спокойно выслушивают антисемитскую болтовню министра. Они с интересом внимают, они садятся поудобнее, они аплодируют. Только что философский факультет изгнал Томаса Манна из числа почетных докторов. Факультет естественных наук отправил в лагерь исследователя расовых проблем, не желавшего заниматься идиотскими тевтонизмами. Каждый из присутствующих знает, что один из благороднейших духовных деятелей подвергается пыткам в лагере, ибо он учил, что Бог более велик, чем этот Гитлер. Каждый из внимающих знает, что швейцары и квартальные уполномоченные могут повлиять на то, получит ли живущий в их квартале ученый кафедру. Все они без исключения видят грузовики, на которые швыряют еврейских детей, вывозимых на глазах у всех из домов, чтобы исчезнуть навсегда, к чему и стремится этот министр. Все они хлопают в ладоши, награждают аплодисментами этого Геббельса. Вот они сидят, потомки древних родов, из которых выходили Новалис, Клейст, Платен… Германская академия! Ни один не встанет, не плюнет на растения в горшках, не пнет ногой кадку с пальмой и не заявит, что непорядочно утверждать, будто эта отвратная псевдонародная демагогия таит в себе некую рвущуюся к свету смутную национальную субстанцию. Ни один не шелохнется – виднейшие дирижеры, кавалеры ордена за заслуги, ученые с мировым именем, почтенный коммерсант – все они хлопают в ладоши»…
Мотивы вины и ответственности, выбора и решения, равнодушия и расплаты звучат в литературе ФРГ столь же настойчиво, как трагические мотивы отчаяния, крушения, смерти. Возродившееся гражданское самосознание нуждалось в новых моральных ориентирах, в пересмотре роли личности, пережитой опыт выдвигал на первый план темы, связанные с поведением человека в чрезвычайных обстоятельствах, выбором ценностей, необходимостью решительно дистанцироваться от норм и догм, навязанных нацистской идеологией. Миллионы жертв, кровавые следы германского сапога по всей Европе – все это вызывало обостренный интерес художников к проблеме индивидуальной ответственности, вины, свободы выбора. Опыт диктатуры, приведшей к чудовищному краху, рождал яростное стремление к индивидуальной свободе и защите ее от власти и насилия государственных институций. «Наша задача – напоминать, что человек существует не только для того, чтобы им управляли», – писал в 1952 году Генрих Бёлль в программном эссе «В защиту литературы развалин».
Стихийный антифашизм, антимилитаризм, внутренняя демократичность творчества таких писателей, как Бёлль, Борхерт, Шнурре, Айх, Андерш, Рихтер, первыми раскрывших беспощадно и честно «окопную правду» войны, писавших о лазаретах и бомбоубежищах, хаосе и разрухе, об отчаявшихся людях, так и не сумевших понять, что с ними произошло, делали эти литературные свидетельства особенно притягательными для поколения, пережившего тот же опыт.
Альфред Андерш, глубже других в ранней литературе ФРГ воплотивший комплекс экзистенциалистских представлений, признавался позднее, что более всего привлекла его у Сартра мысль о силе индивидуального решения, противостоящего насилию «объективных обстоятельств». В ней он увидел совершенно новую возможность выражения внутреннего протеста против принуждения, против разрушения личности. Определяющая роль субъективного волевого акта и отрицание детерминизма, насилия «объективных обстоятельств» – ключевые моменты андершевского мировосприятия, наложившие отпечаток на все его творчество.
Самый лаконичный биографический портрет Альфреда Андерша принадлежит Максу Бензе: «Год рождения 1914, мелкобуржуазного происхождения, баварец, гимназист в Мюнхене, ученик книготорговца, конторский служащий, недовольный, очкарик, велосипедист, куритель трубки, читатель Рильке, руководитель коммунистической молодежной организации, революционер, заключенный, подпольщик, солдат, индивидуалист, ревизионист, ренегат, антифашист, антибольшевик, дезертир, военнопленный в США, основатель и редактор журнала «Дер руф», возвращенец, европеец, диалектик, оппозиционер, нонконформист, издатель журнала «Тексте унд Цайхен»…