Храбрая. Он сказал, что она очень храбрая, щедрая и любящая. Сказал, что уважает ее за сделанный выбор и восхищается ее альтруизмом. Даже сейчас эти слова эхом отдавались в голове Флоримел, согревая ей душу. А потом этот поцелуй — не такой, как на обеде, но от этого не менее захватывающий.
— В Сиднее ясно.
Флоримел взглянула на Рэндалла.
— Правда?
— Температура за тридцать градусов.
— Солнце в Сиднее, кто бы мог подумать, — вздохнула Флоримел.
Рэндалл поднял бровь.
— Да уж, не новость.
Она отвернулась снова к иллюминатору, пытаясь сморгнуть слезинку. Наверное, опять гормоны шалят: что-то ей хочется плакать. Господи, да что же с ней такое? Можно подумать, будто они с Рэндаллом и впрямь разводятся.
Флоримел же всегда знала, что они вернутся в Сидней и разъедутся по домам. Так почему же это так огорчает ее сейчас? В конце концов, между ними ничего не было — одна игра, притворство. Ясное дело, это из-за беременности она витала в облаках, именно взбесившиеся гормоны затрудняли ей жизнь, а теперь заставляют чувствовать себя так, будто она расстается с любимым человеком. И нельзя сказать, что они расстаются навеки. Они дружили раньше, почему бы им не дружить и теперь? Но думать, что их отношения могут зайти дальше, — это уже глупость. В конце концов, это же Рэндалл Бриджуотер. Без сомнения, любая женщина будет рада стать его избранницей. Так зачем ему интересоваться беременной особой?
— Не хотите ли кофе?
Оба одновременно повернулись на голос стюарда.
— Мне не надо, спасибо, — откликнулась Флоримел, надеясь, что в глазах у нее не блестят слезы.
Рэндалл тоже отрицательно покачал головой, а затем повернулся к Флоримел.
— Ты как, в порядке?
— В порядке, а что?
— Просто подумал, что утро не самое лучшее время суток для тебя.
Перед глазами Флоримел возникла картина: он сидит на краю ванны, а она стоит на коленях над унитазом. Флоримел застонала.
— Может, и так, но, кажется, это проходит.
Рэндалл смотрел на нее несколько секунд, затем кивнул.
— Хорошо.
После неловкого молчания он снова углубился в чтение, отчего Флоримел опять захотелось расплакаться.
— Гормоны, — прошептала она, откидываясь на спинку кресла и закрывая глаза. — Черт бы их побрал…
— Ты что-то сказала?
Флоримел распахнула глаза и повернулась к нему.
— Просто сама с собой разговариваю.
Рэндалл опять кивнул и снова вернулся к газете.
Флоримел не знала, как вынесла оставшуюся часть полета. Теперь, когда все было кончено, ей хотелось только одного: чтобы Рэндалл скорее исчез из ее жизни. Чтобы она могла больше не думать о нем. Вернувшись домой, к своей работе, она вскоре обретет душевное равновесие. И тогда ей станет неважно, что Рэндалл смотрит сквозь нее, как сквозь неодушевленный предмет Она привыкнет. У нее есть ребенок, и это все, что ей надо.
И вот наконец финишная черта — вестибюль аэровокзала. За дверями — такси. Рэндалл сядет в одно, она — в другое.
— Это тебе, — сказала Флоримел, протягивая ему чек. — С огромной благодарностью.
Рэндалл поглядел на узкую полоску бумаги в ее руке.
— Не нужно.
— Но почему? Ты же заработал эти деньги.
Можно подумать, что в его глазах горит гнев, подумала Флоримел. Наверное, ей кажется.
— Я хочу, чтобы ты их взял.
— Флори, мне не нужны деньги.
— Может быть. Но мы же договорились. Это самое малое, чем я могу отблагодарить тебя.
Флоримел рассчитывала, что отдаст ему чек и успеет вскочить в такси, прежде чем расплачется.
— Ты ничего мне не должна, — холодно произнес он. Затем отвернулся и двинулся к такси, но через несколько шагов остановился и чуть ли не бегом вернулся к Флоримел. — Разве что вот это.
С этими словами он сжал ее в объятиях и поцеловал так жарко и страстно, что Флоримел задохнулась. Не обращая внимания на прохожих, на место и на время, на ее деликатное положение, он терзал ее губы. Это была какая-то дикая смесь чувственного голода, гнева и сожаления. А еще невыговоренной страсти и желания. Флоримел забыла, где она, что она: всем ее миром стал этот мужчина.
— Это вам на дорожку, доктор Спенсер, — прорычал Рэндалл, отпуская ее.
10
— О, вот кто тут у нас остался!
Флоримел подняла глаза от медицинской карты и взглянула поверх очков на стоящую в дверях молодую женщину. Нэнси Пикл работала в клинике столько же времени, сколько и Флоримел, только не врачом, а регистратором. Она еще ничего не знала про ребенка. Однако Флоримел была уверена, что когда узнает, то не станет задавать бестактных вопросов.