- Вы ранены? - спросил я.
- Да так, царапнуло немного, пустяки. Нечаеву оказали первую помощь, и я приказал эвакуировать его в тыл.
- Не отправляйте, товарищ капитан. Тут мои товарищи, я не могу их оставить... - взмолился связист.
Я не стал настаивать на эвакуации, так как хорошо понимал, что значит для бойца родная часть и как трудно оставить ее и друзей-однополчан. За проявленное мужество я представил Нечаева к медали "За отвагу".
Несмотря на постоянно подстерегавшую опасность, на лишения фронтовой жизни, изнурительный солдатский труд, боевой дух бойцов и командиров нашего полка был очень высок. Дружба, взаимная выручка и помощь в опасных ситуациях стали законом их повседневной жизни.
Не случайно, что нам удалось в это время решить многие задачи по повышению боеспособности подразделений. В первую очередь мы добились в процессе продуманно спланированной штабом полка и штабами дивизионов боевой подготовки хорошей слаженности орудийных расчетов, обеспечили взаимозаменяемость номеров. В каждом расчете удалось быстро подготовить одного-двух запасных наводчиков, которые могли заменить и командира орудия. Основное внимание обратили на отработку задач по огневой службе при стрельбе с закрытой позиции днем и ночью. Все это делалось, как говорится, "без отрыва от производства": в любой момент, когда того требовала обстановка, занятия прекращались и орудие, взвод, батарея открывали огонь по заданной цели.
Учеба специальная подкреплялась большой политико-воспитательной работой. Комиссар дивизиона политрук И. И. Горячев, политруки батарей И. И. Хребтов, М. В. Трунов и А. К. Волжанский наладили в подразделениях содержательные политинформации. В каждом расчете, как правило, утром агитаторы читали бойцам сводки Сов-информбюро, газеты, обсуждали с ними наиболее важные и интересные статьи и заметки.
Регулярно проводились партийные и комсомольские собрания. Несмотря на имевшиеся потери, ряды коммунистов и комсомольцев постоянно росли.
Иван Ильич Горячев, скромный и неутомимый в работе человек, умел привнести в несколько однообразную жизнь коллектива, присущую периоду длительной обороны, свежую струю. То он организовывал в часы досуга выступление танцоров, то устраивал вечер политической сатиры, на котором больше всего доставалось бесноватому фюреру и Геббельсу. В другой раз сатирическая стрела поражала уже нерадивого солдата, забывшего почистить оружие. Особым почетом пользовались у нас частушки. Не помню уже, кто их сочинял, но отлично помню, что равнодушным при их исполнении никто не оставался.
Неудивительно, что вокруг комиссара вскоре сплотился крепкий боевой коллектив из коммунистов и комсомольцев - надежная наша опора в борьбе за успешное выполнение поставленных перед дивизионом задач.
Бой в лесистой местности имеет много особенностей. Самой неприятной из них, над которой мы в мирное время как-то не задумывались, является поражающее действие и весьма отрицательный психологический эффект, производимый рвущимися над головой минами и разрывными пулями.
Ударяясь о ветви и стволы деревьев, разрывные пули создавали отвратительную трескотню, которая слышалась раньше звука выстрелов пулеметов или автоматов, а значит, и заглушала их. Поэтому определить, откуда ведется обстрел, а тем более дальность стрельбы в таких случаях было почти невозможно. Создавалось ложное впечатление, будто стреляют откуда-то с тыла, а то и со всех сторон, и притом с близкого расстояния.
Другой особенностью боевых действий в лесистой местности, какой она и была под Синявино и Гонтовой Липкой, являлась невозможность визуального наблюдения, что очень затрудняло организацию контрбатарейной борьбы. Все вражеские батареи скрывались в лесах, перелесках, в складках местности. Поэтому, чтобы удар наш был весомей и эффективней, стрельбу по ненаблюдаемым артиллерийским и минометным батареям противника мы вели, как правило, всем дивизионом методом переноса огня от действительного репера. К каждому такому налету я, как стреляющий, начальник штаба и командиры батарей тщательно готовились сами, готовили подчиненных, материальную часть орудий и боеприпасы.
Старший лейтенант Александр Петрович Панферов, который отвечал за готовность батарей к выполнению задачи, был отличным огневиком. Он в совершенстве знал теорию и правила стрельбы артиллерии. Сообщив заранее командирам батарей уточненные исходные данные - установку прицела по центру участка и величину скачка прицела в метрах, доворот от основного направления стрельбы, установку уровня и взрывателя, заряд, интервал веера, продолжительность и порядок ведения огня, расход снарядов, - Панферов через достаточное для подготовки: к стрельбе время вызывал к телефону Когана, Павлова и Деркача и требовал от них доклада о рассчитанных установках по центру участка, величине интервалов между разрывами соседних орудий, темпе огня, то есть доклада о всем том, что характеризует качество подготовки подразделений к выполнению важной огневой задачи.
Нередко роль стреляющего (всем дивизионом) я предоставлял начальнику штаба и командирам батарей. И с каждым днем они все лучше и лучше справлялись с этой обязанностью, совершенствовали свое боевое мастерство. Припоминается такой случай.
На НП дивизиона прибыл майор Колесов. Справившись у меня, как дела, и выслушав краткий доклад, он вдруг скомандовал:
- Дивизион, к бою! Цель номер 212, подавить!
Это была "хитрая", живучая вражеская 120-миллиметровая минометная батарея, не дававшая покоя пехотинцам ни днем ни ночью. Очень часто она открывала огонь и по нашим тылам. Не раз нам с Панферовым казалось, что мы уже уничтожили ее. Но не проходило и суток после очередного сильного артиллерийского налета по позиции этой батареи, как она оживала вновь. Вот и решил командир полка проверить; а не допускаем ли мы тут какой-нибудь оплошности?
Я повторил команды, но майор Колесов предостерегающе поднял руку и сказал:
- Отставить! За стреляющего будет начальник штаба. Старший лейтенант, принимайте командование дивизионом!
Панферов занял место у стереотрубы, взял на колени огневой планшет, быстро проверил все данные и отдал на огневые положенные команды. Прошло время, и командиры батарей, а также пункты СНД доложили о готовности к боевой работе. Командир полка молчал. Потом, же проронив ни слова, подошел к другой стереотрубе и стал наблюдать. Его смуглое лицо было бесстрастным. Казалось, он здесь и не присутствует.
Дружно грянул залп двенадцати мощных гаубиц. Огневой налет начался. Затем стрельба велась беглым огнем с предельным темпом. Учитывая, что площадь огневой позиции вражеской батареи по глубине не должна была превышать 100 метров, начальник штаба решил вести стрельбу на трех установках прицела. Закончив налет, он подождал докладов с пунктов СНД, быстро произвел необходимые графические операции на планшете, получил координаты центра группы разрывов, ввел небольшую корректуру и после десятиминутной паузы повторил налет, но уже на второй установке угломера.
Командир полка дал отбой. Потребовал планшет стреляющего, провел необходимые вычисления и вернул его начальнику штаба:
- Что ж, Панферов, все верно. Молодец! Надеюсь, эта батарея приказала долго жить...
Так оно и случилось: батарея больше не обнаруживала признаков жизни.
Начштаба чувствовал себя именинником. Похвала командира полка ценилась у нас очень высоко. Майор Колесов обладал глубокими познаниями в артиллерийском деле. Щ натуре, правда, он был несколько резковат. Но все знали, что отчитать он может только за дело. Зазря, просто так, - ни в коем случае!
Невысокого роста, коренастый, смуглолицый, Александр Алексеевич Колесов даже с виду был словно высечен из гранита. Предельно требовательный, он тем не менее всегда был готов прийти на помощь любому командиру, если тот нуждался в ней, будь то командир дивизиона или командир батареи, взвода, орудия.
Во второй половине сентября 1941 года положение Ленинграда еще более осложнилось. Немецкие войска обошли город с юга и юго-востока, а финские нависли со стороны Карельского перешейка и вышли к реке Свирь. Единственным путем для связи со страной оставалось Ладожское озеро и его юго-восточное побережье.