— Вам следует привыкнуть, — вмешался Ленски, и адвоката удивил некоторый начальственный оттенок в его голосе, — что у мафии мы всегда обрубаем лишь кончики щупалец. Управляющие центры неуязвимы.
— Возьмите за образец деятельность мусорщиков, они не пытаются искоренить мусор, а просто убирают его каждый день, — продолжал поучать интерполовец. — Полицейскому важно осмыслить свою работу, как ежедневное обрубание щупалец, иначе он сам становится опасным для общества.
— Я скоро перееду в Брюссель, — объяснил Багров, подметив недоумение во взгляде адвоката. — Им нужен специалист по русским делам. — Он мотнул головой в сторону своего будущего начальника: — Здесь мне долго не выжить, я слишком много знаю об «управляющих центрах», а не только о щупальцах. Но в Бельгию им не дотянуться.
— Интерпол умеет наказывать тех, кто поднимает руку на его сотрудников, — наставительно произнес Ленски и сделал солидную паузу. — Мне понравилось проведенное вами расследование, господин Самойлов.
Адвокат в ответ вежливо поклонился, и Ленски продолжил:
— Интеллектуальные проработки иногда бывают полезны. Возможно, мы эпизодически будем приглашать вас для совместной работы. — Не заметив на лице собеседника ожидаемого восторга, он счел нужным добавить: — Это будет для вас экономически выгодно.
Карина и Клава, тем временем управившись с кухонными делами, накрыли на стол, и разговор принял более светское направление.
— Я слышал о вашей склонности, господин Самойлов, вести «безнадежные» дела. Кого из «Пигмалиона» вы намерены защищать? Бухгалтера?
— Он не безнадежен, — подал голос полковник, — выкручивается довольно ловко. Свой срок, понятно, получит, но расстрелом тут, вроде, не пахнет.
— Бухгалтера я постараюсь утопить, а защищать возьмусь, вероятней всего, Хаштыкова. С ним, полагаю, в смысле безнадежности все в порядке?
— Да, — подтвердил Багров, — этот, по любым нормам, «вышку» себе намотал.
— И что же можно придумать в его оправдание? — с неподдельным интересом спросил Ленски.
— А я и пытаться не буду придумывать. Я буду доказывать, что вина других гораздо серьезнее.
— Но какая от этого польза подзащитному? Или вам самому?
— Как вы прагматично ко всему подходите, — улыбнулся Александр Петрович, — о подзащитном можно не беспокоиться, ему ни приобретать, ни терять нечего. А меня интересует концепция: принцип расчленения преступления. Просмотрите технологическую цепочку «Пигмалиона». Номер один: девочка в поликлинике заполняет бланк с медицинскими данными и отсылает его по почте. Преступления нет, уровень гемоглобина и группа крови пациентов не являются государственной тайной. Тем более что статистических медицинских центров предостаточно, и все они собирают подобные сведения. Номер два: накопление этой информации на компьютерах фирмы. Криминальный запах, безусловно, имеется, но состава преступления нет. Номер три: убийство будущего донора, единственное в этой цепи полноценное преступление. Номер четыре: Институт Склифосовского. «Скорая помощь» привозит умершего или умирающего человека, и его труп, в полном соответствии с действующими законами, передается медицинской фирме. Ничего криминального, и даже неэтичного, нет. Трупы спасают живых, а то, что это, как вы выразились, кому-то экономически выгодно, уже никого не касается. И наконец, номер пять: сама фирма. Залитые ярким светом операционные, современнейшее оборудование, звездные имена хирургов, и, главное, безупречная документация на каждый орган. Телекамеры, интервью, репортеры — все легально, в луче прожектора. Что еще? Замечательные законы, позволяющие разрезать на части и вывезти за границу хоть половину населения, и взятки. Взятки сейчас не опаснее насморка. В результате: единственное реальное преступление вынесено за скобки. Хаштыков наверняка и понятия не имел, кто его заказчик. К нему приходил какой-нибудь Миша или Коля, заставлял выучить наизусть адрес и фамилию жертвы и вручал пачку долларов.
— Я уже говорил, у вас опасный язык, — подал голос полковник. — Все так и есть, с той разницей, что к нему приходил Эдик.
— Насколько я понял, — задумчиво склонив голову набок, спросил Ленски, — ваша концепция предусматривает универсальность принципа расчленения преступления?