— Не буду тебя больше томить, Клава. Я все обдумал и готов заняться поисками твоей почки.
— О, Сандро! — просияла Клава и бросилась ему на шею, не обращая внимания на то, что ее халатик полностью распахнулся. — Завтра мы с тобой составим контракт, и у тебя будет хороший гонорар.
— Что ты говоришь? — возмутилась Карина, заботливо застегивая на ней халатик. — Какие контракты между родственниками?
— Нет, нет, это обязательно! Я уважаю чужой труд, а хорошая работа бесплатной не бывает.
— Ну ладно, — улыбнулся адвокат, — мы составим контракт на словах, устно.
— Я так боялась, Сандро, что эти люди уговорят тебя не помогать мне. По-моему, я им совсем не понравилась.
— Тебе показалось, Клава. Они оба добрые люди.
— Может быть. Но они смотрели на меня так, будто хотят… — она наморщила лоб и щелкнула пальцами, — вывести меня на чистую воду.
Еще раз облобызав адвоката и Карину, Клава упорхнула в свою комнату, и в доме стало тихо.
Александр Петрович уже засыпал и даже видел какой-то сон, когда раздался телефонный звонок. Спросонья он не сразу сообразил, с кем разговаривает — это был Константин.
— Я подумал, что тебе это нужно знать, Александр. Твоя родственница не собирается делать никакой трансплантации.
— Постой, постой… Почему ты так думаешь?
— Я не думаю, а знаю. Иначе не стал бы тебя беспокоить.
— Но тогда почему… зачем ей тогда почка?
— Не знаю, зачем. Но себе ее пересаживать она не собирается.
— Откуда ты знаешь?
— Ты видел, какими дозами она употребляла горчицу и перец? Ни один почечник не будет так себя вести. Но это не главное. Когда человек решается на операцию, даже самую пустяковую, и, тем более, когда говорит о ней, у него появляется специфическое выражение глаз. Его трудно описать словами… это и решимость, и сосредоточенность, и отрешенность… Она не собирается оперироваться.
— Может быть, итальянское легкомыслие? — подавив зевок, предположил Александр Петрович.
— Нет, Саша. Поверь мне, я ведь видел тысячи людей, которым предстояла операция. В этом я не могу ошибиться. Этот взгляд ни с чем не спутаешь.
— И что же ты мне посоветуешь? — проснувшись окончательно, адвокат перешел в наступление.
— Что я могу тебе посоветовать… выпороть ее ремнем, с такими вещами не шутят. Я просто решил, тебе следует знать.
Положив трубку, Александр Петрович с благодарностью поглядел на Карину, которая уже успела уснуть и тем самым избавила его от дилеммы, сообщить ей или нет содержание разговора. Обдумав все не спеша, он решил Карине пока об этом не говорить, Клаве никаких допросов не устраивать и действовать так, будто он ничего не знает.
К середине следующего дня адвокат стал обладателем официального документа, удостоверяющего, что он является юридическим представителем итальянской гражданки Клаудии Торелли в ее отношениях с фирмой «Пигмалион». Теперь его путь лежал в Москву. Клава рвалась отправиться вместе с ним, но Карина энергично воспротивилась этому:
— Тебе на будущее следует знать, что адвокат Самойлов добивается наилучших результатов, когда ему никто не мешает.
Ночью, в купе экспресса «Красная стрела» адвокат долго не мог уснуть и, ворочаясь с боку на бок, думал, что завтра наверняка получит какой-нибудь неприятный сюрприз. И вдруг, неожиданно для себя, негромко произнес вслух:
— Их будет не меньше двух, — после чего совершенно успокоился и наконец погрузился в сон.
В Москве он остановился у своего старого знакомого, главного врача онкологической клиники, обеспечивая себе тем самым возможность срочной медицинской консультации в любой момент.
После обильного завтрака доктор вместе с женой, работавшей в той же клинике, укатили на службу, оставив адвоката наедине с телефонным аппаратом. С его помощью Александр Петрович довольно быстро добыл адрес и телефоны «Пигмалиона». Кроме того, ему стало известно, что любые конфликтные или нестандартные вопросы решаются исключительно через генерального директора компании, некоего Луиса Баранкина. Именно он, в так называемые застойные годы, имея медицинское образование, был душой предприятия, поставлявшего запасные внутренности для кремлевских старцев, часто выезжал за границу, контактировал с представителями братских компартий и носил тогда фамилию Хуарес. Впрочем, и она не была настоящей, а подлинное его имя — Луис Меркадер, и он якобы приходился родным племянником тому самому Рамону Меркадеру, который когда-то продырявил ледорубом череп Льва Троцкого. Решив посвятить остаток жизни коммерческой деятельности в России, он счел уместным взять русскую фамилию своей жены.