Волосатый зад. Волосатый, дряблый зад. Волосатый, целлюлитный зад, трясущийся от (меня передёрнуло) толчков (передёрнуло), в ту женщину сзади, да-да. Я старалась закрепить ту сцену в своём сознании, пока мои плечи распрямлялись, а дыхание выравнивалось.
— Так как у меня нет никакого желания выходить за кого-либо замуж в этом богом забытом месте, не говоря уже о... том, чтобы делать что-то ещё, эта информация утешает.
Но потом, не в силах сдержаться от того, чтобы не нахамить, выпалила:
— Я ясно выразилась?
Его рот открылся. Это был опасный рот – он так много обещал.
— Куда яснее, мадам.
Впервые меня так подвела отцовская задница.
Наверное, я заболела, может даже тем же расстройством, что и кузен правителя Лихтенштейна. Я ощущала небольшую температуру, головокружение и была явно не в себе, потому что испытывала мощное наслаждение от реакции принца на мои заскоки.
— Наверное, мне стоит подчеркнуть, что у меня тоже нет ни малейшего желания жениться на ком-то на КРБ, не говоря уже о... том, чтобы делать что-то ещё, — он подражал моим интонациям. — В том числе в такой компании.
Моя мать пристыдила бы меня за то, что у меня чуть не вырвался подлинный смех. Хоть у меня получился сдержанный смешок, но всё же. Я быстро прикрыла рот. Прямо перед ужином я услышала, как несколько дам обсуждали, что бы они сделали для принца Кристиана, когда – а не если – застанут его одного, и ни один из вариантов не был невинным.
— Удачи вам.
— В смысле?
— В смысле, будет чудом, если к концу Саммита вы так и останетесь холостым и нетронутым. Кроме того, не смотря на протесты, вы знаете, как и я, что в этом вопросе ни у кого из нас нет права голоса.
Он снова глазел на меня. Мои интимные места сочли его удивление очаровательным, что было недопустимо. Этот человек был наследным великим герцогом. Я – наследной принцессой. То, что мы подходили друг другу – не вариант, даже на КРБ. Я должна сделать что-то, чтобы покончить с этим неуместным притяжением раз и навсегда. Я сделала глубокий вдох и сказала, мысленно съёжившись, так как хорошо понимала, как откровенно грубо и ужасно это будет звучать:
— Ты ведь не девственник?
Паркер быстро откланялся под предлогом поиска еще шампанского.
Хорошо, по крайней мере, моё унижение увидит на одного человека меньше, хотя думаю, основной ущерб уже давно нанесён.
— Не страшно, если нет, — продолжила я.
Кристиан стоял теперь так близко, что мы дышали одним и тем же горячим воздухом от ламп неподалёку.
— Мне тридцать лет.
Я явно переоценила его. После такого грубого вопроса любой нормальный, вежливый человек сбежал бы. Но этот принц – ближе, чем когда-либо – заставлял меня отчаянно выискивать другое кошмарное воспоминание, чтобы побороть его нежелательное воздействие на меня. Может быть, то, где Нильс трахает мою бывшую лучшую подругу? Это отличное, обидное воспоминание, которое всегда работает в случае необходимости. Вот только каждый вздох был наполнен Кристианом, и звезды мерцали в небе, и моя голова плыла, и мои чёртовы интимные места радовались и страдали одновременно.
Мне был нужен кто-то, кто бы вернул мне разум прямо сейчас. Шарлотта бы с удовольствием сделала это, если бы была здесь. Может, Изабель побудет за неё? Потому что этот принц не мог быть моим. Никогда. Но, не потому, что я бы не захотела его со всей его идеальностью. Совсем не сложно жить с человеком гораздо более привлекательным, чем ты сам. Черт, да у него, вероятно, на каждый день недели по новой женщине. А это не то, чего я хотела и в чём нуждалась. Лучше ничего не иметь, чем иметь что-то ненастоящее.
Я презирала то, какой осуждающей была в тот момент. Как сильно я позволила влечению покоробить свою голову. Я, должно быть, больна. Точно.
Так нельзя.
С трудом сглотнув, сказала:
— Среди тридцатилетних полно девственников. Не стоит стыдиться.
Его голова опустилась ближе к моей; его тёмные, волнистые волосы упали ему на глаза, и всё, что я могла делать, это заворожено смотреть, как он в ярости вбирал в себя воздух.
— Вообще-то, это не ваше дело, но я не девственник.
Молчание боролось за пространство между нами среди шума толпы почти целую, мучительную, напряжённую минуту, в течение которой мы просто и настороженно изучали друг друга. Думаю, я бы с радостью заплатила миллион евро, чтобы узнать, что он думал в ту минуту.
Наконец, его рот открылся:
— А вы?
По какой-то причине, у меня снова почти не осталось воздуха в лёгких:
— Что насчёт меня, сэр?
— Вы девственница?
Должна отдать ему должное: хорошо справился с ролью, по-мужски, превосходно.
— Какой дерзкий вопрос, за него вам полагается пощёчина.
Не к месту в голове возник вопрос, как часто женщины шлёпали его.
Господи, какая красивая ухмылка.
— Вы уходите от ответа.
Я спародировала его акцент, говоря низким голосом:
— Мне двадцать восемь лет.
— Уверен, что в мире полно озверевших двадцативосьмилетних старых дев.
Точно не на этой вечеринке. Несмотря на матримониальные петли, нависшие над головой каждого одиночки, сексуальных авантюр, запланированных на эту неделю, уже очень много. Зачарованный холм сегодня станет центром секса – без меня, конечно.
— Разве девы звереют?
Он усмехнулся, и его улыбка была прекрасна, и несправедлива, и заразительна. Держу пари, что его мать не говорила ему, что не стоит смеяться на людях.
Мне не терпелось отстраниться от него на шаг, но я боялась, что так покажу, что он смущает меня. Поэтому я выпрямила спину, задрала подбородок, чтобы встретить его глаза своим холодным взглядом.
— Дамы не обсуждают подобные мелочи.
— Девственницы, может, и нет.
Ооо, мне так нравится, как легко читалось в его глазах то, что его это позабавило. Я тихо сказала:
— И много вы знаете таких мифических женщин?
Ради Паркера, ищущего шампанское, я приняла бокал у, проходящего мимо, официанта. Кристиан сделал то же самое.
— Мифических двадцативосьмилетних женщин, сходящих с ума, или тех, что отказываются обсуждать секс?
Мои плечи поднимались и опускались, пока я медленно отпивала шампанское. Пузырьки опускались по горлу в желудок, а окружавшие их мышцы двигались в такт фокстроту, льющемуся из динамиков.
— Я знаю много женщин, — сказал он мне.
— Я ужасно потрясена.
— В смысле?
— В том же самом смысле, о котором говорила раньше. Нет шанса остаться холостяком к концу недели. У вашей матери, должно быть, уже длинный список с заявками на вас.
Рядом послышался громкий звук: поднос ударился о землю. Кристиан перевёл своё внимание на источник шума, позволив мне сделать несколько незаметных шажков назад.
По другую сторону бассейна покрасневший официант на коленях собирал разбитое стекло салфетками, пока монархи выказывали ему своё презрение, раз он посмел продемонстрировать что-то отличное от безупречного поведения в их присутствии.
— Бедняга, — тихо сказал Кристиан. — Сколько бы вы поставили на то, что его уволят за это?
В пари не было необходимости. Несчастный мужчина, скорее всего, будет выпровожен в течение часа.
Кристиан снова сфокусировался на мне.
— Вы хотите, чтобы я что-то поставила?
Люди, делающие ставки, вызывали у меня отвращение, так что меня устраивал такой поворот. Крайне мерзко было бы использовать в этих целях человека, потерявшего работу из-за такой ерунды.
Моё презрение, наверное, было и у меня на лице, раз он быстро поправился:
— Нет, не насчёт официанта. Я велю Паркеру понаблюдать какое-то время и придумать, что можно сделать, чтобы исправить ситуацию. Я имел в виду ваше заявление о том, что не судьба мне покинуть Саммит холостяком. Звучало так, будто вы бросили вызов мне на спор.
Привлекательный и альтруистичный? Несмотря на свой нрав, в нём снова стало слишком много "слишком" для меня. Почему он вообще до сих пор здесь? Почему он ещё не сбежал от моей вульгарности?