Он поднял свой бокал, отказываясь следовать назревшему к тому моменту правилу приличия.
— Отем.
Я был не шибко рад присоединившейся к нам леди, но, казалось, не существовало ни одного варианта тактично предложить ей убраться подальше. Поэтому жестом я указал на стул за нашим столом. Она кинула на пол свою сумочку, украшенную бисером, и мы оба сели.
— Выздоровели, Ваше Высочество?
Лукас пнул меня под столом, поэтому я кашлянул и слегка поколотил себя в грудь.
— Мне намного лучше, спасибо.
Она подняла изящную руку, давая знак официанту.
— Забавно, но я и тебя не наблюдала всю прошлую неделю, Люк, — её глаза сузились при взгляде на моего брата. — Ты тоже болел? Или, наверное, снова шалил где-то пьяный, в чём мать родила?
— Мы как домино, — с его языка слетала ложь. — Вся семья, за исключением Его Королевского Высочества. Сначала один заболел, потом другой... и глазом не успели моргнуть, как почти всех нас приковало к постели.
Её тощая бровь резко вздёрнулась на лоб, пока она хладнокровно рассматривала его. Её губы скривились в отвращении.
Теперь пришёл его черёд притворно кашлять, явно переигрывая, чем привлёк внимание тех, кто находился неподалёку.
— Всё ещё в лёгких.
У меня загудел телефон. Я вынул его из кармана и прочитал: "Горячее какао в Ваттенголдии совсем не то, что в Калифорнии. Странно, правда?"
Я отодвинул свой стул и сказал им:
— Мне нужно ответить на звонок.
Лукас метнул на меня злобный взгляд, но я и бровью не повёл. После чего я пробрался к дальнему углу небольшого паба, а оттуда направился на кухню. Свен, владелец-повар, махнул в приветствии. Я поднял вверх телефон, и он побрёл на перекур.
Я набрал номер Эльзы. Весь день мои пальцы чесались это сделать, но я знал, что она, как и я, скорее всего, целиком погрязла во встречах и собраниях. Нас не было неделю, поэтому, если её график хоть чем-то напоминал мой, ей приходится многое навёрстывать.
Она ответила после второго гудка, и, честное слово, я весь растаял в чёртову лужу прямо посреди мизерной кухни Свена, как только услышал её голос.
Чёрт меня побери. Я совсем потерял голову из-за неё.
— Ты пьёшь какао без меня?
Лёгкий смешок донёсся из трубки, и это был подарок, такой сексуальный, такой чертовски потрясающий подарок.
— Шарлотта приготовила днём во время нашего брифинга. Как я могла отказаться?
— Понимаю, ты же член ОПГКЧКС.
Она довольно долго размышляла, отчего моя ухмылка только ширилась. Наконец, я услышал звук щёлкнувших пальцев.
— Общество пьющего горячее какао члена королевской семьи?
— Пьющих, — поправил её я. — Потому что в обществах должно быть больше одного члена.
Мне снова был дарован офигительно нереальный смех, после которого мне жутко захотелось сесть в самолёт только для того, чтобы услышать его вживую.
— Я так понимаю, ты не пьёшь сейчас горячее какао?
— Увы, сегодня я пью стаут. Мы с Лукасом в нашем любимом пабе. Что ты ещё делаешь без меня, кроме распития горячего какао?
— Скучаю по тебе, — было тем, что она сказала.
За всю жизнь я не испытывал того, что происходило в моей груди: она раскрылась, при этом кости и мышцы отстранились так, что орган, поддерживавший во мне жизнь, теперь целиком и полностью обнажился. И я чувствовал это сейчас, когда слышал в голосе Эльзы ранимость, в то время как она говорила мне – впервые за всё время – что я значил для неё.
Я всегда знал. Предполагал, хоть и не озвучивал. Ведь это я и она! Мы сразу нашли общий язык. Мы были на одной волне. Мы родственные души.
Она скучала по мне.
Я прислонился к двери, служившей чёрным входом, и закрыл глаза. Если бы только она стояла здесь, передо мной. Или если бы я был там, напротив неё.
— Я тоже скучаю по тебе, Эльз.
Глава 42
Эльза
Карапуз выбрал момент, когда Шарлотта сказала: "Это ужасно глупо с твоей стороны ", чтобы выплюнуть на её шелковую блузку то, что оказалось творогом.
Чудесно.
Шарлотта собиралась приехать утром во дворец ради нашего брифинга, но я была слишком дёрганой и нуждалась в прогулке, особенно после того как, завтракая вместе с организатором свадеб, мама загнала меня в угол, как лису в курятнике. Хотя нет. С двумя организаторами, ведь у неё же две дочери, которых она с пеной у рта старается выдать замуж. Целую неделю после возвращения в Ваттенголдию. Всю. Чёртову. Неделю. И теперь Её Светлость находится в режиме планирования полномасштабной свадьбы.
И вот я здесь, спрашиваю себя, почему я сбежала именно сюда. Потому что наблюдать за тем, как одного рвёт на другого – маму или не маму – было очень отталкивающим зрелищем.
— Я, кстати, о тебе говорю, — Шарлотта показала на меня рукой, державшей подозрительно сырой слюнявчик. А радостному Дикки она пролепетала тошнотворно милым голоском:
— Не о тебе, дорогой.
Я отвела от себя ту материю.
— Что глупого-то? Я здесь уже целую четверть часа, и всё, что мы успели обсудить, это погоду и распорядок дня Дикки.
Она потёрлась носом о носик малыша, одновременно похлопывая его по спинке.
— Ты раскисла.
— Уж точно я не раскисла, — ведь да?
Ладно, может, и раскисла, но только самую малость. Но, учитывая, что мне пришлось провести час с матерью, с ещё более возбуждённой Изабель и парой организаторов свадеб, а также пережить натянутый разговор с Мэттом по телефону, Шарлотте повезло, что я раскисла, а не рвала и метала.
И всё же она права, чтоб её! Боюсь, что впереди меня ожидает что-то вроде ломки, раз я так жестоко скучаю по Наследному Великому Герцогу Эйболенда.
— Ты раскисла, — повторила она спокойно, — и это глупо.
То, что она права, не означало, что я стану марионеткой в её ловких, но коварных ручонках.
— Лотти, очень вкусные сэндвичи.
Ребёнок позволил себе звучную отрыжку. О да, Казанова!
Шарлотта прекратила свои похлопывания.
— Я знаю, что мои сэндвичи-шмедвичи вкусные. Я говорю о твоём Прекрасном принце.
Без должной для леди грации я запихнула остатки огурца и мелкие комочки сливочного сыра себе в рот.
— Он неэлмеипекасныйпинц.
Теперь стало ясно, что у моего личного секретаря не было в планах обсуждения графика на предстоящую неделю. Допрашивать будут меня.
Шарлотта швырнула в меня запачканную тряпку. А я не смогла быстро увернуться, поэтому крошечные белые кусочки посыпались мне на джинсы. Мой свирепый взгляд на лучшую подругу был весьма красноречив.
Она никак не отреагировала.
Дикки снова срыгнул, чем заслужил потирушечки носами от своей навязчивой мамаши.
— Я очень давно тебя знаю, и выстояла на посту твоей подруги, пока одни твои неудачные отношения сменялись ещё более неудачными отношениями.
— Да ну!
— Говорю тебе, я не припомню случая, чтобы ты когда-либо была так увлечена мужчиной. Ты была такой... весёлой, наверное, каждый раз, когда мы разговаривали, пока ты была в Калифорнии. Или правильнее, неожиданно весёлой. А теперь на тебе лица нет.
— Лица нет? — я чересчур громко фыркнула. — Вряд ли.
Теперь уже она многозначительно свирепо смотрела на меня.
Вот что отличает настоящих друзей. Нет нужды раскрывать секреты, чтобы интуитивно чувствовать что-то неладно. Уже давно Шарлотта развила в себе способность читать мои эмоции, как пьесы.
— Да ты достала уже! Я и понятия не имею, зачем я здесь, позволяя твоему вопящему младенцу блевать на меня, пока ты рассказываешь обо мне небылицы.
Она безмятежно улыбалась.
— Дикки, несомненно, делает такие вещи. И это называется срыгиванием.
Я глубже уселась в мягкий цветастый диван, ворча:
— И всё же.
— Что я пытаюсь донести, так это то, что он нравится тебе. И я думаю, это дико пугает тебя, особенно при том, что ты должна выйти замуж за того, к кому ничему не испытываешь.