Я был в бешенстве. При той репутации, что была у Густава в ЕС, он желал продать своих собственных детей, потому что его жена растранжирила их деньги? Кто на такое способен?
Эльза заслуживала большего. Что уж там, и Изабель тоже.
— Помоги моей сестрёнке найти необходимую защиту, чтобы расправиться с нашими родителями, — сказала мне Изабель. — Поцелуй её от меня, и скажи ей, что я позвоню ей через несколько недель, как только освоюсь в Германии, в семье Альфонсо.
Я положил трубку и повернулся к Паркеру, тихо присвистнув.
В полном недоумении он спросил:
— О чём это вы?
О надежде, наверное. О прекрасной, мать её, надежде!
Я похлопал его по плечу, ухмыляясь как придурок. Я был уже непотерян, как час назад, а полон сил и энергии.
— Надеюсь, ты не против сегодня попозже лечь спать, потому что нам нужно придумать план.
Глава 44
Эльза
Всё во дворце перевернулось с ног на голову. Изабель оперилась и ушла, чтобы ухватить свою сказку за хвост.
"Дорогая Эльза,
Жизнь слишком коротка, чтобы прожить её в несчастье, в браке без любви. Двадцать шесть лет собственных наблюдений доказали мне это, как, я уверена, и тебе. Поэтому мы с Альфонсо сбежали. Я слишком сильно люблю его, чтобы отпустить. Как эгоистично с моей стороны, не так ли? И всё же, только эту правду я готова принять.
Умоляю тебя, не бойся признать свою правду, как и..., особенно ту, которую велит сердце.
Твоя
Изабель"
Таким образом сестра выказала своё неуважение родителям и решила прожить свою жизнь так, как хотела сама, с тем, с кем решила. Честно говоря, я завидовала ей. И была так поражена этим поворотом событий, что даже не знала, что сказать. Но я бы дала ей пять, если бы она стояла передо мной.
Её Светлость рвала на себе волосы от ярости из-за этих событий, вызывая к себе весь персонал по одному из тех, кто регулярно контактировал с сестрой, чтобы лично допросить, доводя многих до слёз. Посвящала ли Изабель вас в свои планы? Помогали ли вы скрывать скандальные отношения с конюхом?
За исключением одного незадачливого охранника, предположившего, что видел, как автомобиль Альфонсо отъезжал посреди ночи, никто не смог добавить к её расследованию чего-либо существенного.
Спустя несколько часов пыток прислуги моя мать выпроводила всех прочь, чтобы в кабинете отца осталась только наша семья.
— Как Изабель могла сделать это? — свирепствовала она. — Неужели она не понимает, к каким последствиям приведёт её поступок?
"Даже очень хорошо понимает", — промурчала я про себя.
Мать продолжала, проговаривая слова так неистово, что теперь её губы неприглядно украшала слюна:
— Мы должны найти её, прежде чем ущерб будет слишком велик. Что подумает Великая Герцогиня, когда узнает об этом? Если хоть слово просочится наружу... — она остановилась. Повернулась к отцу, её лицо заметно побледнело. — Мы должны быть уверены, что никто во дворце не свяжется с прессой.
— Весь персонал при найме на работу подписал соглашение о неразглашении, — деликатно напомнила я.
Оставленная Изабель записка впоследствии была растерзана на кусочки, пока чернила не исчезли совсем. Меня тоже допросили, хотя и помягче. В итоге, я призналась родителям, что знала об отношениях сестры с её инструктором по верховой езде.
Мои показания чуть не довели Её Светлость до сердечного приступа.
Дворец ушёл в изоляцию. Мобильные телефоны были конфискованы у каждого работника, но оставлены рации в качестве единственного средства связи за пределами жёстко контролируемой общей телефонной линии. В момент особо острого приступа паранойи был отобран даже мой личный телефон, несмотря на мои уверения, что я ни за что не продала бы свою сестру журналистам.
Мои аргументы никого не интересовали. Что отец, что мать, они могли думать только о том, как бы им избежать ненужной шумихи.
Его Светлость отдал распоряжение Биттнеру связаться с частным детективом, чтобы выследить местонахождение Изабель. Целью родителей было во что бы то ни стало возвратить сестру обратно в Ваттенголдию и наставить на путь истинный. Или, как минимум, найти решение, как разрулить эту ситуацию, пока слухи не дошли до Великой Герцогини Эйболенда.
Далеко за полночь, когда я выходила из кабинета отца, я случайно услышала, как мать прошептала:
— Густав, что нам делать? Без Эйболенда мы...
— Да помолчи уже, — весьма грубо оборвал её Его Светлость. — У нас по-прежнему есть соглашение с Шамбери, — он повысил голос, — Эльза? Не забудь закрыть за собой дверь.
Я сделала, о чём попросили, но их слова крутились в моей голове весь остаток ночи.
Меня встревожило то, насколько обеспокоенной была моя мать.
— Я разобрался со своими делами, чтобы мы смогли посетить самые лучшие достопримечательности Парижа.
— Я уже бывала в Париже, — сообщила я Мэтту. Знаю, я совсем превратилась в стерву, но от одной лишь мысли о том, чтобы играть в восторженную и заботливую подружку мне хотелось выброситься из окна. Следую примеру смелой сестрёнки.
Его слова звучали статично с другого конца провода стационарного телефона:
— А была ли ты там с тем, кто действительно хорошо знает город?
— Забавно, но я отчётливо помню, как ты говорил мне, что ты считаешь себя нью-йоркцем.
В комнате находилась одна из маминых помощниц, от неловкости старающаяся слиться с обоями и картинами, нежели подслушивать, как было велено. Она должна была следить за тем, чтобы я не упоминала в разговоре наш семейный скандал. Более того, мне не разрешалось покидать территорию дворца без сопровождения.
Они боятся, что я тоже убегу. И, если честно, это не шло ни в какие рамки.
До меня донёсся звук безропотного сожаления.
— Эльза, я просто стараюсь. Я знаю, это не предел мечтания для нас обоих, но важно то, что мы хотя бы стараемся. Так?
Вообще, да. Только не тем способом, какой он предлагает.
Я скользнула в открытую дверь на балкон своего кабинета. На улице моросило, холодные мягкие слёзы посыпали скалистую землю и серое, рассерженное море. Я понизила голос, идя на риск привести мать в бешенство отчаянной попыткой:
— Моя сестра сбежала.
Между нами повисло молчание. — С Кристианом?
— С её инструктором по верховой езде, — я поведала ему голые факты произошедшего; и в конце, думаю, он испытывал такую же зависть и шок, как и я от сообразительности Изабель.
Быстро оглянувшись назад, я заметила, что помощница сунула нос в книгу, и казалось, что она совершенно ничего не заподозрила.
Я решила ослушиваться и дальше, теперь с налётом жестокой честности.
— Мэтт, я ценю твои старания. Правда. Но, я просто не могу притворяться, что я на седьмом небе от этой затеи. Ты нравишься мне, правда, но...
— Мы уже пришли к знаменателю, что никто из нас в другого не влюблен, — он прочистил горло. — Зря сотрясаешь воздух.
— Только если это не то, что мы оба хотим, тогда...
— Неважно, что я хочу, Эльза. Уже неважно.
Тихое отчаяние и злость едва чувствовались через расстояние.
— В смысле?
— В смысле... — он слегка выдохнул. — Иногда приходится делать то, что лучше для других, а не для тебя.
Меня напрягала грусть в его голосе, как и та покорность, что вытаскивала каждое слово, словно это была борьба.
— Именно это ты делаешь?
— По-моему, мы оба это делаем? — парировал он.
— Тогда...
— Прости меня. Серьёзно. Но я не могу отменить это соглашение. Я бы очень хотел, но у меня связаны руки.
С этого момента никакие расспросы не помогли разгадать загадку – на что же он намекал. Ещё долго после того, как закончился наш разговор, мне было не по себе от инсинуаций, спрятанных за его словами. Было что-то, что он недоговаривал мне, хотя это не так уж и удивительно. Мы не были лучшими друзьями, чтобы делиться самыми сокровенными, самыми заветными надеждами и мечтами друг с другом. Мы не были родственными душами.