Сейчас мы были с ним одни. Паркер уже был внизу, ждал меня, но мне нужно было поговорить с братом до того, как сяду в самолёт.
Передо мной был стаут, с пеной, как я люблю. Я позволил приятной горечи струиться по моему горлу, после чего ответил ему:
— Да, уверен.
Он медленно кивнул.
Я поставил стакан и спросил:
— Были проблемы?
Стаут брата так и не был тронут.
— Ничего важного. Но Гуннар вызывает уважение. Он... своеобразный, но своё дело хорошо знает.
Теперь уже я кивнул.
— Держи меня в курсе дел. Я хочу, чтобы всё оставалось на своих местах, на всякий случай...
На тот случай, если Волчица пронюхает о семейном предательстве.
Люк тяжело выдохнул. После чего он протянул свой кулак. Я ударил его своим по-братски, и затем встал, чтобы исчезнуть.
Глава 48
Эльза
Грета проспала весь путь до аэропорта Руасси, что даже было хорошо. И ей, вероятно, это тоже во благо, учитывая моё паршивое настроение. Вообще-то, родители сопроводили меня до аэропорта, чтобы лично удостовериться, что я сяду на наш личный самолёт. За это время было несколько напряжённых моментов, когда я боялась, что они за мной и на трап полезут. Но вместо этого отец тихо сказал:
— Я знаю, что тебе не нравится эта ситуация...
— Не нравится — мягко сказано. — Я говорила с ним как никогда холодно. В тот момент у меня не было ощущения, что я говорила с отцом. Как и не было ощущения, что я говорила с моим государем. Во многих отношениях.
Это был разговор с тюремщиком.
— В жизни каждого правителя бывают моменты, когда делаешь что-то ради общего блага, а не своего, Эльза.
— Ваше Высочество, я говорю это вам, моему отцу-монарху, со всем уважением, присущим наследнице короны, но пока ты здесь не для того, чтобы сказать мне, что ценишь мою жизнь и мой выбор, меня как личность и твою дочь, а не как часть своего движимого имущества, который ты можешь использовать для продвижения своих собственных планов, я бы всё же лучше села на самолёт, чтобы лечь под богатенького дядю, которого ты выбрал для меня.
Тем самым я сильно разозлила его, что было вполне приемлемо. Я и сама была в бешенстве.
В течение многих лет я равнялась на своего отца. Он был отнюдь не совершенством, но, по большей части, примерным и популярным Принцем, безмерно влюблённым в Ваттенголдию. Я старалась походить на него, чтобы быть таким же маяком надежды и служения нашей конституционной монархии. И сейчас... Сейчас я не знала, что думать, не говоря уже о том, что чувствовать к нему и к матери.
Шамбери зарезервировали для меня комнаты в одном из самых респектабельных отелей во всём Париже. Мой номер, естественно, был роскошным и великолепным, но красота ничего не значила, когда за неё приходилось платить личной свободой.
К счастью, Грета должна была жить в другом номере, и вообще на другом этаже. Думаю, мы обе испытали облегчение, узнав об этом. Она приятная женщина, но она же не нянька. И не должна быть ей, Боже упаси! Она личный секретарь Королевы Ваттенголдии. И нет такой причины, по которой она должна была порхать над Наследной Принцессой так, будто стоит ей отвернуться, как я обколюсь наркотиками или пойду вертеть голым задом на барной стойке.
— Я могу ещё быть чем-то полезна сегодня, госпожа? Может, подать еду?
Мои глаза были прикованы к виду Эйфелевой башне вдалеке, когда я сообщила Грете, что устала и всё, чего я хочу, это спать.
— Не стесняйтесь, звоните, если передумаете, — сказала она мне. — А, да, на столе в гостиной – прелестные подарки для вас.
Я дождалась, когда за ней защёлкнется дверь, чтобы дойти до гостиной и посмотреть, о чём она говорила.
Меня ожидал огромный букет цветов от Мэтта – или, скорее, от семейства Шамбери. "Добро пожаловать во Францию" — было написано в открытке. — "С нетерпением ждём встречи с тобой".
Как же мне захотелось разодрать в клочья каждый прекрасный цветок!
Рядом с букетом стояла приветственная корзинка от отеля, наполненная фруктами, шоколадом, вином и другими вкусностями, которые, как они ошибочно думали, заставят меня думать, что я попала в рай.
Моему огорчению не было предела.
Я уже собиралась принять душ, как заметила на столе ещё один предмет. Ненавязчиво зажатой между цветами и корзиной оказалась коробочка, перевязанная синей лентой. Записки на ней не было.
Я аккуратно развязала ленту и посмотрела в коробку. Внутри лежал смартфон с жёлтым стикером сверху, который инструктировал меня включить его.
Я была достаточно заинтригована, чтобы так и сделать.
Телефон был непритязательным. В нём не было приложений, кроме того, что идёт с базовой моделью, и не было ничего, что бы указывало на смысл всего этого. Я перевернула изящный прямоугольник в моей руке, но и там не было никаких отметок.
Я нажала на список контактов – ага! В нём был номер, принадлежащий некому "К", с цифрами, которые мне были знакомы очень хорошо. Только от вида их мне захотелось одновременно плакать и смеяться.
В кровь ворвался кислород, когда трясущиеся пальцы коснулись кнопки "позвонить". Затем... Звонок. Только гудки отзывались звоном откуда-то недалеко.
Он исходил прямо из-за двери в мой номер.
Из-под моих ног, на низких каблуках, ушла земля, весь воздух покинул лёгкие, пока я, лёгкая как пушинка, припала к двери. Поэтому до боли знакомый голос, проходящий сквозь пластик и металл в моей руке, чтобы осесть в голове и сердце, ставил моё бодрствование под сомнение.
Щипок за руку убедил меня в ясности сознания, а потом и в чудесной, очаровательной надежде. Потому что голос Кристиана просачивался через покрашенную деревянную дверь, разделявшую меня с коридором.
Я приподнялась на цыпочках, глядя в маленький золотой глазок. Там, как по волшебству, как в сказке, стоял предмет моих мечтаний. Кристиан стоял по другую сторону этой богом забытой тюрьмы с суровой щетиной, одетый в футболку, фланелевую рубашку, джинсы и бейсбольную кепку... как будто... будто он был обычным парнем, а не принцем. Словно он был просто Кристианом, навещающим Эльзу. А не Наследный Великий Герцог Эйболенда, тайком пробравшийся в одиннадцать часов вечера к номеру Наследной Принцессы Ваттенголдии в "Георге V".
— Открой дверь, Эльз, — тихо пробурчал он. Не в телефон, а мне, словно он знал, что я уже раздевала его глазами.
Поэтому я открыла.
В то мгновение, когда все преграды, разделявшие нас, наконец, были преодолены, слова, что вертелись у меня на языке эти две несчастные недели, совершенно вылетели из моей головы. Были только он и я, и больше ничего не имело значения. Ни мои родители, ни его, ни Мэтт, ни что-либо ещё.
Мои пальцы добрались до его рубашки и слегка вцепились в серую, полинявшую ткань, пока он не пал жертвой очевидного магнетизма между нами. Как и я сама. Он вошёл в комнату, в то же время закрывая дверь пинком, посылая трепет вдоль моего позвоночника и ниже, превращая моё тело в живой, горячий провод, готовый воспламениться. Сейчас его глаза, такого удивительного, выразительно янтарного цвета, расширились и стали ещё темнее. В них читались страсть, облегчение, и щемяще прекрасное количество нежности, вызывавшие во мне столько смирения и волнения, сколько не мог ни один другой взгляд.
Его голос был хриплым и сексуальным, когда он промурчал моё имя. В этом было столько истинного вожделения, и только для меня, что было совершенно невозможно сдержаться, чтобы не провести нежно пальцем по его манящим губам. Как могло моё имя, когда-то считавшееся скучно старомодным, звучать так невероятно чувственно из его уст?
Он здесь. Я здесь. Мы здесь, и мы вместе.
Нам так много нужно друг другу сказать. Обдумать. Но всё, что я могла вымолвить, это то, что было важно:
— Поцелуй меня.
— Я уж думал, — сказал он мне своим восхитительным голосом с акцентом, — ты никогда не попросишь.
"Оу, а он вообще умеет целоваться?" — мечтательно размышляла я, когда губы Кристиана встретились с моими. Они дразнили, мягко разжигая желание, вызвавшее мощное землетрясение в самом центре моей груди и цунами в моих трусиках. Потребность мучительно переплеталась с экстазом, и сквозь туман блаженства, заполнивший мой номер, я поняла вот что: мне никогда не приходилось чувствовать подобное. Ни с Нильсом, ни с Тео, ни с кем из тех, с кем была близка. Я хотела их, да, но это было подобно маленьким глоткам из стакана воды в сравнении с тем, чтобы, потерявшись в пустыне, неистово желать утолить сокрушающую жажду.