Он не настоящий Великий Герцог. На самом деле он был тихим принцем Великой Герцогини Бритты из Эйболенда. Так что эта просьба Лукаса была абсурдной. И всё же мой отец сказал, и при этом его акцент был более заметным на свежем воздухе, чем во дворце:
— Дети мои, во что бы то ни стало, она решила найти вам подходящие партии на Десятилетнем Саммите.
Он наклонился и отрыл гладкий камушек из грязи под нашими резиновыми сапогами. Лёгким движением кисти камень направился в сторону пруда и отскочил один, два, три раза от поверхности воды.
— Я точно скажу ей, чтобы шла ко всем чертям, — пробормотал Лукас.
По возвращении домой из паба, мы с братом устроили мозговой штурм на тему спасения от махинаций Волчицы. Мы не смогли ничего придумать, кроме варианта, когда Паркер должен обзвонить местные газеты и в обмен на наличные получить неопубликованные фотографии с того вечера.
— Я слышал, — сказал отец, — что ваттенголдская девица прелестна, Кристиан.
— Вот, чёрт. Тогда всё хорошо, так что ли? — Лукас вытянул палку из пасти одного из своих псов и бросил вдаль.
— Крис! Ты это слышал? Пока дама красивая, остальное не важно. Она могла бы быть прирождённой тупицей или сумасбродной сукой, как Волчица, но раз на её лицо приятно смотреть, а дети, которых она рожает, милы, ты в шоколаде.
Он сделал вид, будто встал в ряд, подобно одному из церемониальных стражников у стен дворца.
— Да здравствует Эйболенд! Остров красивой, ничего незначимой королевской династии в мире, в котором монархия уже устарела.
Отец вздохнул.
— Лукас...
Лёгкие капли дождя упали мне на щёку, когда я посмотрел вверх.
— Интересно, что может помочь устроить переворот?
Лукас отобрал палку у одной из собак.
— Думаю, титановые яйца, — он горько усмехнулся. — Не так-то легко для эмоциональных кастратов, как мы, не так ли?
— Ты знал, что твой дядя планировал устроить твой брак? — спросил я отца.
Он присел, чтобы погладить одного из наименее противных псов. Так как собак было пять, а меня не было много лет, я так и не выучил их имена.
— Слышал слухи о КРБ от моих кузин, но я никогда не думал, что им стоит доверять, — собака склонила голову на ногу отца. — Но моя мать всегда предупреждала, что, как племянник Короля Испании, моё будущее не всегда будет в моих руках.
Не было смысла спорить с ним, особенно учитывая, что он не имел на Волчицу совершенно никакого влияния. И всё же я не смог удержать язык за зубами, словно какой-то хренов придурок, болтающий всё, что в голову придёт:
— На дворе двадцать первый век. Брак по договорённости давно устарел!
— В мире достаточно мест, где так не считают, и ты это знаешь, — парировал отец.
— Зато в странах Первого мира преимущественно именно так и считают. Если я не ошибаюсь, — Лукас подчёркнуто стремительно огляделся по сторонам, — несмотря на то, что этот остров – грёбаная дыра в Балтийском море – мы всё равно считаемся Первым миром, или так думают люди, принимая во внимание наше благосостояние. Так что в этом Крис прав, — он отбивал грязь носком сапога, раскапывая ямку. — Есть много особ королевского ранга, кто прямо сейчас женится на тех, кто им действительно подходит.
— Но только не во время Десятилетнего Саммита, — мягко сказал наш отец.
Лукас отвернулся и пошёл, крадучись, к краю пруда.
Обветренная рука легла мне на плечо.
— Дитя моё, ты должен понимать, что...
— Нет, — сказал я ему, — совсем не понимаю.
Я не удивился, когда он не стал напирать и просто опустил руки, как делал это всякий раз, когда натыкался на противостояние в нашей семье.
— Мы не обычные люди. Мы не можем позволить себе роскошь делать то, что хотим, независимо от того, что весь остальной мир думает о нас. У тебя есть долг перед этой страной, Кристиан. Борьба с ожиданиями может лишь привести тебя к боли и страданиям.
Облака над нами рассеялись. Лукас рявкнул команду окружить собакам, чтобы мы могли вернуться во дворец. Отец двинулся, чтобы последовать за ним, но я остановил его, положив свою руку ему на плечо.
— Забавно слышать это от тебя.
— Я говорю это, — сказал он тихо, — потому что знаю, каково это.
Мне захотелось во что-нибудь ударить кулаком.
— Я не хочу того же, что у тебя. Я хочу... — я потянул свои сырые волосы. — Чёрт... любви, наверное? Хотя бы дружбы! Если мне придётся жениться на ком-то, я хочу сам выбрать ее, а не потому, что меня заставило долбаное чудовище, в виде моей матери.
И тогда он ушёл, не сказав на это ни слова. С развевающейся по ветру коричневой шерстью, собаки окружали его на тропе, ведущей обратно в нашу тюрьму.
Глава 5
Эльза
Как называют эти последние, отчаянные моменты осужденного на смерть, когда он тихо умоляет о пощаде, только ради хрупкой, аккуратно культивируемой надежды, чтобы по ней прошлись кирзовыми сапогами, незнающими пощады? Может быть, воззвание?
Как бы ни называлось, у меня оставался час до того, как мы покинем Ваттенголдию на частном самолёте. Я пошла к отцу с засунутой в карман гордостью, рассчитывая на сочувствие и понимание.
Он был неподвижен.
— Не принимай это так близко к сердцу.
— А как иначе? Это же касается моего сердца. Моей жизни!
— Твоя жизнь – это служение. Прямо сейчас у тебя появился шанс изменить что-то для нашей страны, как и у Изабель. Два выгодных шанса. Если ты не будешь счастлива со своим спутником, сделаешь то же, что и я.
Я вся напряглась.
— Ты хочешь, чтобы я нашла себе любовника?
Он взбесился на меня даже больше, чем когда-либо за весьма долгий срок. Я была заслуженно поставлена на место, когда он напомнил мне, что, независимо от того, женилась бы я на дворецком или на принце, я бы сделала только то, что было лучше для Ваттенголдии. И я сделала бы это, потому что я родом из династии Васа, а мы живем и умираем по традициям.
Традиция, как мне теперь известно, не такая уж радужная штука, как была когда-то.
После того указа, моему заду было велено садиться в самолёт, и вот я уже на третьем этапе перелёта: мы летим из Лос-Анджелеса вдоль береговой линии в сторону крошечного городка под названием Сан-Симеон. Когда мы пошли на посадку, моя сестра приняла особое положение в кресле через проход. Она вся сжалась, ничего не говоря, её пальцы плотно обхватили колени. Полагаю, что Изабель произнесла не более двадцати слов за всю дорогу. Незадолго до того, как мы отправились в дорогу, она схватила меня за руку и прошептала:
— Разбуди меня от этого кошмара, сестра. Всё это неправильно.
Я ответила:
— Только если ты сначала разбудишь меня.
После этого её невозмутимое лицо стало ещё более замкнутым, но я-то знала. Она была так же огорчена этим фарсом, как и я, а, возможно, ещё сильней. В отличие от меня, одинокой, моя сестра, на тот момент, была впутана в сложные, но страстные, отношения, о которых родители ничего не знали.
Я пробурчала:
— Расскажи отцу. Это твой шанс избежать тюрьмы.
Она быстро и резко качнула головой – вот и весь ее ответ. Я пребывала в совершенном недоумении. Почему она продолжала скрывать это, особенно сейчас? Изабель была сдержанна, даже чересчур, но она никогда не была слабовольной или, по крайней мере, не той, кем её хотели видеть родители.
Хотя, до этой недели, я могла бы утверждать то же самое насчёт себя самой. Но вот мы, девушки Васа, в дороге на рынок брака. За окнами самолёта появляются мягкие, богатые разными оттенками, зелёные холмы и неспокойные воды, разбивающиеся о золотые берега. А впереди, вдалеке, начал материализовываться наш пункт назначения: высоко на холме, в окружении густых деревьев, из океана показались белые башни.